Голубятня на желтой поляне: Роман-трилогия

— А что делать?.. Главное, что сам разобраться не могу. Даже записывать начал все по порядку, чтобы все в систему выстроить, да не получается… Я привык на машинке работать в редакции. В командировках только стенографирую, а потом… — Он пошевелил длинными пальцами, будто застучал по клавишам. И спросил без всякой надежды: — Вы случайно не знаете, где бы раздобыть на пару дней машинку?

Юрка пожал плечами.

Я тоже хотел пожать плечами. И все было бы нормально: откуда у четвероклассника пишущая машинка, это же не калькулятор для уроков математики. Но… а если я все-таки достану?

Тогда Юрка лишний раз увидит, что я не только опаздывать умею. Что Гелька Травушкин — не Копейкин, он кое-чего стоит.

Я небрежно сказал:

— Точно обещать не могу, но попробую…

Глеб обрадовался совсем по-ребячьи:

— Ой, правда? Будь другом! А то я без работы свихнусь окончательно.

А Юрка посмотрел на меня с недоверчивым уважением.

Мы с Глебом распрощались до вечера. Когда шагали через пути, Юрка спросил:

— Где возьмешь машинку?

— Дедушкина.

Юрка сказал без насмешки, даже с сочувствием:

— Вот тогда тетушка твоя точно перейдет от слов к делу.

— Если ненадолго возьму, никто не узнает… Лишь бы этот Глеб вместе с машинкой не сбежал куда-нибудь.

— Он что, похож на жулика? — заступился Юрка.

Я не знал. Настоящих жуликов я видел только в кино. Но ведь и в кино они не настоящие, а артисты.

— А зачем он тогда в вагоне укрывается?

— Да не укрывается он. Наоборот. По всем начальникам ходил, только они на него как на сумасшедшего смотрят.

— Почему?

— Ты удостоверение видел? Какой там город?

— Колы́ч какой-то… Или Ко́лыч?

— Ко́лыч. А где такой?

Я сердито дернул плечом: мало ли на свете разных городов?

— И никто не знает, — хмуро сказал Юрка.

— Как это?

— Вот так… И сам он не знает.

— Тогда он сумасшедший. И ты заодно. А я еще машинку хотел ему…

Юрка не разозлился. Он сказал серьезно:

— Тут непонятный случай. Он поехал из своего Колыча очень недалеко. В какую-то Старо-Талицу, писать репортаж про летний лагерь. А вместо этой Старо-Талицы попал сюда.

— Ну и ехал бы обратно, если не туда принесло.

— Куда «обратно»? Нет на линии такой станции — Колыч. Нет нигде…

Я даже остановился.

— Как это нигде?.. Ну, значит, он не из Колыча! Он врет!

— А удостоверение?

— Ну… Юрка! Оно, наверно, фальшивое!

Юрка сказал снисходительно:

— Глупенький-глупенький Геля. Кто будет делать фальшивый документ, от которого у всех глаза на лоб? Да и зачем?

«В самом деле», — подумал я. А Юрка глянул на меня сбоку и спросил:

— Ты вот скажи: этот Глеб похож на плохого человека?

Я посоображал. Нет, не похож. Скорее, наоборот. Глаза добрые. И какой-то беззащитный он, хотя и большой.

— Он даже ни одного сухарика нашего не тронул, несмотря на то что голодный, — сказал Юрка.

— А почему голодный-то?

— Он же из дома совсем ненадолго уехал, денег с собой почти не взял. И теперь — ни в кафе, ни в гостиницу…

— Хлеб-то мог взять в булочной!

— Он не знал, что можно бесплатно.

Я обалдело заморгал.

— Он совсем какой-то… ну, как Робинзон на диком острове, — сказал Юрка. — Надо ему помочь. Ты вот Ереме помогать взялся, а Глеб — живой человек.

— Ерема тоже живой, — заступился я.

Шепот звезд

Недалеко от дома, когда с Юркой мы уже расстались, я наткнулся на тетю Вику. У нее просто злодейская какая-то особенность — то и дело попадаться мне навстречу.

Она, конечно, воздела к небу руки:

— Геля! Еще утро, а ты уже похож на чучело! Ступай приведи себя в порядок! Ты не ребенок, а сплошная аномалия!

Раньше я думал, что «Аномалия» — это имя какой-то девочки-неряхи, и обижался. А потом узнал, что это просто ненормальность. Ну, и перестал обижаться.

Я зашагал к дому, а тетушка шла сзади.

— Гелий, ну почему ты не можешь выглядеть как нормальные дети?.. Вот хотя бы как этот мальчик. Посмотри.

Я посмотрел.

«Этот мальчик» шел по другой стороне улицы… Такие мальчики, наверно, специально существуют в природе, чтобы радовать тетушек и бабушек. Шагает чистюля, скрипку в футляре тащит, под ноги смотрит, чтобы лаковые башмачки не поцарапать. Причесанный, в желтом костюмчике, на шее даже бантик — тоже ярко-желтый, с черными горошинами. На брючках стрелочки наглажены…

Я хмыкнул по-юркиному, затолкал кулаки в карманы и зашагал быстрее. Затопал по асфальту. С сандалий посыпались чешуйки высохшего ила.

— Не вздумай в такой чудовищной обуви заходить в комнаты, — сказала тетя Вика.

Я вымыл сандалии на дворе под краном и потащил их сушиться на крышу.

— Опять тебя понесло куда-то! Сломаешь шею, — сказала бабушка из своего окна. Ее окно рядом с приставной лестницей, это очень неудобно.

— Не всем на скрипке играть, — буркнул я. И поскорее наверх. Там я поставил сандалии на решетку солнечного энергонакопителя, а сам пролез на чердак.

Пол на чердаке был посыпан негорючей пластиковой крошкой, она колола босые ноги. В углу я отодвинул поломанный кухонный автомат и вытащил из старого бочонка приемник.