Голубиная книга - священное сказание русского народа

Судя по всему, сюжет о рождении от бога-дракона, носящего безусловно положительный характер, другого бога или героя восходит ко временам индоевропейской общности. В Греции, например, рождению уже известного нам Диониса-Загрея, олицетворявшего собой Вселенную, предшествовало сочетание его отца Зевса, причем именно в облике дракона, со своей дочерью Персефоной:

Персефона его (Диониса. — М. С.)

родила на ложе змеином Зевса, жена царя подземного в черной одежде.
Как только Зевс премногоизвивший в образе ложном,
В виде дракона вращаясь своим сладострастным извивом,
Девство снял с Персефоны безбрачной и девичью тайну.
<…>
О Персефона-дева, не можешь ты брака избегнуть:
Замуж тебя выдают — и справляешь ты свадьбу
с драконом,
Ибо лицо изменив, сам Зевс, в переменах искусный,
Мужем проник, извиваясь как змей по любовному следу,
В самые недра девичьей пещеры, окутанной мраком^{481}.

Хотя греческие цари и так происходили от Зевса, однако периодически властитель Олимпа сочетался со смертными царицами, чтобы произвести на свет героя-полубога, обладавшего исключительной отвагой и мужеством и резко выделявшегося своими дарованиями не только среди простых людей, но и среди царей. Как правило, он являлся женам в облике их мужей, в точности как и змей-Перун в повести Ермолая-Еразма, однако изредка принимал и свой древний образ змея-дракона. Последний раз эта мифологема была зафиксирована в сравнительно поздний исторический период, оказавшись приуроченной к рождению Александра Македонского. По преданию, Филипп, земной отец великого завоевателя, был жестоко наказан за то, что вздумал подглядывать за своей женой Олимпиадой в самый неподходящий момент: «Говорят также, что Филипп потерял тот глаз, которым он, подглядывая сквозь щель в двери, увидел бога, спавшего в образе змея с его женой»^{482}.

Похожее предание встречается и у германского племени франков. Когда жена короля Клодио, будучи уже беременной, пошла купаться в море, там ее соблазнил и похитил «зверь Нептунов, на Квинотавра похожий»^{483}. В результате, когда у королевы родился ребенок, в нем текла кровь германских королей и загадочного морского чудовища. Это был легендарный Меровей, основатель первой королевской династии у франков, представители которой до крещения Хлодвига соединяли в своем лице высшую светскую и духовную власть у этого могущественного племени. Как в действительности франки представляли себе мифического отца Меровея, нам трудно судить, но едва ли это был греческий Кентавр — скорее всего, здесь хронист хотел указать на смешанную, человекозвериную природу чудовища. Соотнесение его с водной стихией (само имя Меровея созвучно словам «мать» и «море») указывает как на наиболее вероятный змеино-драконий облик его отца. След этого представления отчетливо прослеживается и у кельтов. Отцом короля Артура, верховного правителя Британии и самого прославленного ее героя до эпохи англосаксонского завоевания острова, был обыкновенный смертный человек. Ни один источник не сообщает о каких-либо его сверхъестественных качествах, однако его имя — Утер Пендрагон — означает буквально «Ужасный Главный Дракон» и однозначно указывает на изначальную сущность родителя Артура. Согласно всем легендам, своего сына Утер зачинает не в законном браке, а соблазнив Игрейну, жену герцога Тинтагильского. В этой истории мы видим еще одну характерную черту индоевропейского мифа, согласно которой бог-дракон является жене в облике ее супруга. Утер, как уже говорилось, начисто лишен божественного могущества, и поэтому его облик меняет помогающий ему волшебник Мерлин. В исходный индоевропейский сюжет кельтский эпос добавляет лишь одну существенную деталь: настоящий муж герцогини гибнет в стычке еще до того, как к его жене проникает король-дракон: «Так, уже после кончины герцога, возлежал король Утер с Игрейной, три с лишним часа спустя после его кончины, и зачал король в ту ночь Артура; а утром, еще до света, вошел к королю Мерлин и возвестил, что настал срок, и король поцеловал прекрасную Игрейну и с великой поспешностью удалился. Когда же услышала леди Игрейна весть о кончине герцога, ее супруга, — что был он, по всем рассказам, убит еще прежде, чем возлег с нею король Утер, подивилась опа тому, кто бы это мог быть, взошедший к ней в обличии ее господина?»^{484} Причина этого нововведения легко понятна: будущий верховный правитель Британии не мог быть плодом прелюбодеяния.