Голубкина

Обыск был совершен в присутствии помощника зарайского уездного исправника Салтанова и пристава Злобина. Все формальности соблюдены… Полицейские приносили и клали на пол в гостиной найденные ими нелегальные издания, «по преимуществу социалистического направления», как будет сказано потом в обвинительном акте. Отставной капитан Салтанов брал отдельные книжки, перелистывал, что-то читал, саркастически усмехаясь, и небрежно бросал их в общую кучу.

Здесь целая библиотека запрещенной литературы! Печатное «Письмо от русских крестьян царю Николаю Второму», две брошюры «Избирательная платформа Российской социал-демократической рабочей партии», призывавшие голосовать на выборах за социал-демократов с тем, чтобы добиться созыва Учредительного собрания, брошюры «Как могут крестьяне сами себе помочь», «От смуты до смуты», «Что такое политическая партия», «Нужда крестьянская», «Профессиональные союзы», «Сила в объединении», «Праздник труда», «Погромы и погромщики», «Народные представители», «Женщина-избирательница», «Следует ли переселяться?», «Что делать крестьянам при выборах в Думу», «Кому польза и кому вред от свободы печати», «Биография Гарибальди», «Правда народная», «Классовые интересы», «Социализация земли»… Всего 74 названия.

23 марта вечером Голубкина была арестована и доставлена в тюрьму на Павловской улице. Сколько раз проходила она мимо красного здания с высоким, как крепостная стена, кирпичным забором, над которым протянута колючая проволока! И вот ее привезли в этот тюремный замок, которому сто с лишним лет. Тюрьма такая же, как и прежде. Правда, недавно, в 1905 году, во внутреннем дворе воздвигнута небольшая церковь. Дабы заключенные могли молиться и раскаиваться в совершенных злодеяниях…

Полицейский привел Анну Семеновну в помещение на первом этаже, где за столом, перед висевшим на стене портретом Николая II, сидел принимавший участие в обыске помощник исправника Салтанов. Он предложил ей сесть на стул.

— Я должен вас допросить. Прошу отвечать на мои вопросы.

Арестованная, в накинутом на плечи темном шерстяном платке, который заставила ее взять сестра, стала давать показания.

— …Зовут меня Анна Семеновна Голубкина. От роду имею 42 года. Вероисповедания православного. Происхождение — из мещан города Зарайска. Народность — русская. Подданство — русское. Звание — мещанское. Постоянное жительство — Зарайск. Средства к жизни — заработок от художественной работы. Занятие или ремесло — художница-скульпторша.

И так далее. Семейное положение, родственные связи, была ли за границей и когда именно…

Говорила она глухим, каким-то отрешенно-бесстрастным голосом, не глядя на Салтанова, избегая встречаться с ним взглядом. На вопрос о нелегальных брошюрах ответила:

— Брошюры я действительно дала крестьянской девице села Карина Марии Качалкиной, число не помню. Заглавий этих брошюр тоже не помню. Где я приобрела отобранные от меня книги и сочинения, а также брошюры, переданные мною крестьянке Качалкиной, я не помню, но только купила их в Москве в эту зиму в магазине, в каком именно, указать не могу. Больше объяснить ничего не желаю.

Салтанов зачитал постановление — заключить под стражу в отдельном помещении. Подпись — его, Салтанова… Он обмакнул ручку в чернильницу и протянул арестованной. Она написала на казенной бумаге черными чернилами: «Постановление мне объявлено. А. С. Голубкина».

Все! Она в тюрьме… Отвели в одиночную камеру. Тяжелая дверь захлопнулась, лязгнул ключ. Этот неприятный звук как бы напомнил, что она изолирована от окружающего мира, заперта в небольшом замкнутом пространстве, откуда по своей воле не выйдешь… Камера маленькая, каменный пол, в верхней части стены в нише — окошко с решеткой. Койка, покрытая темно-серым, похожим на сукно солдатской шинели одеялом. Небольшой стол, табурет. Параша в углу…

Всю эту неделю, прошедшую после обыска, она пребывала в каком-то нервно-возбужденном состоянии, плохо спала, просыпалась ночью, казалось, что слышит шаги полицейских, которые явились, чтобы забрать ее, увести в тюрьму. Саня старалась успокоить сестру, говорила, что, может, все обойдется: взяли эти брошюры и книжки, и на этом дело кончится, но Анюта, не соглашаясь, отрицательно качала головой… Страшили не столько арест и тюрьма, сколько сама возможность, вероятность насилия над ней, над ее свободной личностью, та грубая темная сила, которая все сокрушает на своем пути, все подчиняет себе, унижая человеческое достоинство, ломая судьбы людей. И от этой жестокой и тупой силы негде спрятаться, укрыться, схорониться, некуда бежать, все равно она настигнет и схватит тебя, придавит своей тяжелой беспощадной лапой…