Голубкина

…В чайной лавке Афанасьева, в доме Ярцева на Троицкой площади несколько посетителей. На полках за стойкой расставлены разрисованные цветочками фарфоровые чайники. Чуть поодаль, на стене, — икона с красноватым огоньком зажженной лампады. Уже вечерело, и площадь перед гостиным двором, покрытая тающим снегом, смешанным с грязью и навозом, начала пустеть.

В заведение вошел крестьянин лет пятидесяти. Это Трушин, которого знали в городе, — человек тихий и смирный, он ходил по Зарайску и окрестным деревням и собирал милостыню. Сняв шапку, нищий перекрестился на икону и, сев за столик, потребовал чаю. Чувствовалось, что он устал, проведя весь этот серый мартовский день на улице, и теперь рад посидеть и отдохнуть в помещении. Ему принесли белый, в цветочках, чайник, и он стал пить из блюдца, держа его в растопыренной пятерне. Нищий разомлел от тепла, от горячего чая, который пил вприкуску, беря кусочки колотого сахара. Ему захотелось поговорить с кем-нибудь, и он обратился к сидевшему за соседним столом мужчине:

— Хорошо здесь! Неохота на улицу, а ведь придется, побреду к своей ночлежке. Намаялся я сегодня!.. Погода какая-то промозглая, ветер, продуло насквозь… Я-то сам из деревни Трегубово, может, слышали такую? У меня там жена и двое ребятишек, а я по бедности своей нищенствую. Не могу семью прокормить. Такая уж доля… Эх, несправедливо все на этом свете устроено! Не по-божески…

— Шел бы на фабрику, — сказал посетитель чайной, разламывая с хрустом в сжатой ладони баранку.

— Здоровье не позволяет, да и годы мои преклонные…

— Вот как! Конечно, легче подаяние просить, побираться, чем работать…

— А почему, скажите мне, господин хороший, богатые не работают, а все имеют и даже сверх того?

— Каждому свое…

— Неправильно это… Да что говорить… Как вы живете? Жить надо так, как в этом листке написано!

— В каком листке?

— Вот в каком…

И нищий вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул соседу. Тот развернул, начал читать, беззвучно шевеля губами. Не дочитав, встал и сказал с усмешкой:

— Э, брат, за эту бумажку тебя следует посадить в кутузку…

И держа в руке листок, вышел из чайной. Вскоре вернулся с городовым.

— Этот? — спросил полицейский.

— Он самый.

Перепуганный Трушин, поднимаясь со стула, задел локтем блюдце, оно упало и разбилось.

— Твоя бумага? — полицейских! показал ему прокламацию.

— Может, и моя…

— Твоя, значит. Так… Собирайся, пойдешь в участок.

— Зачем?

— Там скажут…

— Но, господин…

— Прекратить разговоры! Пошлп…

Трушин тяжко вздохнул, надел шапку и поплелся к выходу. Полицейский, обернувшись, сказал человеку, передавшему ему листовку:

— И вы тоже с нами. Как свидетель… Вы кто?

— Ларионов. Василий Тимофеев… Мещанин…

Отобранная у Трушина листовка была издана Московским комитетом РСДРП и отпечатана в подпольной типографии. Это воззвание «К крестьянам», призывавшее к борьбе против царя и его правительства. В прокламации разъяснялось, что покупка земель через Крестьянский банк — обман и что, «пока государством правит царь со своими чиновниками, против таких обманов ничего не поделаешь; необходимо, чтобы народ сам управлял своими делами… чтобы все должностные лица назначались и смещались самим народом». В воззвании содержался призыв к крестьянам «делать хозяйство помещиков невозможным, препятствовать Крестьянскому банку, не вносить никаких податей, никаких платежей… не давать рекрутов правительству… завоевать себе землю».

В тот же вечер, 14 марта 1907 года, жителя деревни Трегубово Трушина Максима Андреева допросили в зарайской полиции. Он сообщил, что листок, переданный им в чайной лавке неизвестному ему человеку, который оказался мещанином Ларионовым, получил в селе Карине Зарайского уезда от «крестьянской девушки» Качалкиной Марии Яковлевой. Последняя проживала в Зарайске, и ее тоже подвергли допросу. Она сказала, что получила прокламацию от мещанки Анны Семеновны Голубкиной… У Качалкиной сразу же произвели обыск. Обнаружили 22 экземпляра воззвания «К крестьянам» — того самого, что было у Трушина, а также несколько запрещенных книг.

15 марта, ночью, полиция нагрянула в дом Голубкиных. Анна Семеновна, которую друзья предупредили об опасности, сожгла перед этим в голландской печке на втором этаже множество листовок и брошюр, но пепел от сгоревшей печатной бумаги не успела убрать, и полицейские, открыв чугунную дверцу и поворошив в топке кочергой, догадались о том, что здесь произошло.

Голубкина, в надетом наспех старом платье, непричесанная, ходила по гостиной, курила. Саня с племянницами Санчетой и Верочкой в соседней комнатушке. Полицейские все перевернули в доме, и в жилых комнатах, и в прихожей, и в кухне, и в мастерской. В гостиной отодвигали диван, в спальне заглядывали под кровать, в прихожей открывали сундуки, проверяли корзины для овощей, запускали руки в глиняные горшки…