Голубкина

Вспоминала русские равнины, косогоры, поля и луга, зеленые берега тихих речушек, леса и березовые рощи. Перед ней возникали картины народной жизни в будни и праздники, и словно слышала она то резкий, свистящий звук косы, то веселые, залихватские переборы гармошки, видела русские лица, крестьян, подводчиков, странников, ребятишек… И, вспоминая пасху в России, признавалась Сане: «Может, это и дико, но мне думается, хоть бы увидеть мужика в намазанных дегтем сапогах и шуршащей рубашке, нищего, и то чуточку и просветлевшего для такого праздника, чем всех этих умных людей точно таких же, как и во все остальные дни».

Твердо верила, что «надо помнить свое».

Хотела знать, что происходит в Сибири, что нового на Обском пункте. Писала сестре: «Ты там одевайся, а то небось в Сибири такой мороз, что живо простудиться можно. Напиши мне, что там делается. Кого ты нашла там? Что за народ? Хороший ли? Как переселенцы теперешние? Мне думается, должно же прибавиться опытности у мужиков, неужели и теперь, как прежде?»

Не сомневалась, что Сибирь не менее интересна, чем Париж.

Она подружилась с пожилой женщиной — Галу Бинэ и несколько раз в неделю навещала ее. Они разговаривали, Бинэ рассказывала о себе. Эта одинокая старуха сильно привязалась к Анне и просила приходить еще чаще.

Познакомилась с нищим, которого встречала каждое утро вблизи своего дома. Вежливый старик в рваной выцветшей шляпе, одежда в лохмотьях — они выглядели, впрочем, весьма живописно. Вероятно, этот человек пережил драму; какое-то страшное несчастье обрушилось на него, и он вынужден теперь ходить по улицам и просить подаяние. Она долго не решалась, но наконец обратилась к нему:

— Не согласились бы вы, мсье, прийти ко мне в мастерскую? Я скульптор, и мастерская моя рядом.

— Нет, сударыня… — вежливо отказался старик.

— Я плачу людям, которые мне позируют. И вы…

— Знаете что… Придите лучше вы ко мне, я вас приглашаю… — неожиданно предложил нищий и, объяснив, где живет, сказал, в какое время завтра будет ее ждать.

На следующий день пошла к нему. Она предполагала увидеть жалкую каморку, голые отсыревшие стены, убогое ложе с соломенным тюфяком, колченогий стул, но… оказалась в светлой, уютной, хорошо обставленной комнате. В камине пылал огонь… Нищий был в вполне приличном костюме. Он поздоровался и жестом радушного хозяина пригласил к столу, где стояли чашки с дымящимся кофе, Голубкина была так ошеломлена, что забыла, о чем собиралась с ним поговорить, о чем хотела расспросить, и, не пробыв здесь и четверти часа, удалилась в полном смятении.

— Куда же вы? — удивился старик.

— Я тороплюсь. Извините…

Вспоминая потом эту историю с парижским нищим, она скажет:

«Я почти бегом от него убежала, так мне неловко стало. Живет человек, как рантье, ни в чем не заметно недостатка, а каждый день унижает свое человеческое достоинство, протягивает руку за подаянием. Я нищих всегда жалела: это или больные, или несчастные люди. А этот мне противен стал, когда сам в кресло уселся и мне в кресло сесть предложил… Я чуть ли не бегом по лестнице бежала…»

В апреле 1898 года, когда у нее еще не было собственной мастерской, работала в ателье англичанки Маклерен, своей парижской знакомой. Она ей нравилась, с ней приятно проводить время. Они пили чай, курили и занимались лепкой. Нередко к ним присоединялась американка Гертруда Уитни, ее отец — известный финансист и филантроп Корнелиус Вандербильт. Дочь миллионера держалась просто, не задирала нос и лепила смело и уверенно, только надоедала своим свистом… Их окружали стоявшие на подставках этюды, бюсты. У Голубкиной — пять начатых работ.

Маклерен и Уитни бывали у нее в гостях (опа жила тогда еще в своей квартире вблизи Дома инвалидов). Американка разглядывала полевые цветы, которые прислала Саня. Ее удивляло, что на них пух…

— Я никогда не думала, что в Сибири растут цветы, — говорила дочь Вандербильта. — Сибирь — это так далеко… Там такой холод. Медведи… И вдруг — цветы… Это потрясающе!..

В Париж приезжали русские художники: некоторые на короткий срок, чтобы только увидеть город и его музеи, другие же намеревались поступить в частные студии. Голубкину познакомили с Аполлинарием Васнецовым, автором эпических и исторических пейзажей. Он показался ей каким-то странным, не то важным, не то застенчивым, и разговора у них не получилось. Слишком доволен собой, ходит сияющий, как именинник… «Чего же ему, — напишет она сестре, — он уже выбрался на дорогу. Не знаю, по зависти или по чему другому, а мне всегда лучше нравятся ищущие, чем нашедшие».

Сама она еще среди ищущих. Да и потом, получив признание, не успокоится, будет идти дорогой поисков.

В начале 1899 года Голубкина встретится с Ниной Симонович, двоюродной сестрой Валентина Серова, приехавшей в Париж учиться. И дружба с этой девушкой с темными волнистыми волосами, одаренной художницей, сохранится на долгие годы.