Голубоглазый юноша

Следующим камнем преткновения стал пункт о ближайших родственниках. Джинни хотела написать свое имя, но передумала и вставила имя и фамилию его тети, что было правдой. Себя Джинни обозначила как человека, доставившего больного в медицинское учреждение.

– Так нельзя, – сказала дежурная в регистратуре, проглядев бумаги. – Мы не сможем выставить вам счет. Было бы лучше, если бы у него была страховка. – Она сделала пометку «без страховки». – Вы его мать?

– Нет, – честно ответила Джинни, волнуясь все сильнее.

– Тогда вам нельзя подписывать согласие на госпитализацию. Он несовершеннолетний. Нужна подпись ближайшего родственника, родителя или опекуна.

– Сейчас четыре тридцать утра, нельзя тратить время на поиски! – испуганно крикнула Джинни.

– Мы можем оказать ему экстренную помощь, но придется уведомить кого-то из его близких, – сурово сказала дежурная. Джинни молилась, чтобы у Шарлин была ночная смена, это бы все упростило.

Джинни зашла в палату, где Блу уже осматривал врач. Джинни потрепала Блу по руке. Вид у него был ужасный. Врач вышел вместе с ней из смотровой палаты в коридор.

– Воспаление аппендикса, – сказал доктор. – Немедленное удаление. Ждать опасно.

Джинни кивнула – именно это она и подозревала.

– Конечно. Но есть одна проблема. Я не опекунша, его родителей нет в живых, опекунша – его тетя, но они не видятся, он живет у меня. Могу я подписать бумаги?

Врач покачал головой.

– Нет. Это не нужно. Пока будет идти операция, постарайтесь ее найти. Мы заберем его в операционную, но надо оповестить его опекуншу.

Джинни согласилась, решив позвонить Шарлин после того, как Блу увезут. Джинни вернулась к нему в палату. Его опять рвало, медсестра подставляла ему миску. Выглядел он плохо, глаза на мертвенно-бледном лице стали еще больше. Надо было торопиться с операцией, ему уже поставили капельницу. Пришедший через минуту медбрат объяснил Блу дальнейшие действия. Блу заплакал, Джинни поцеловала его в лоб. Его койку выкатили в коридор, вкатили в лифт. Джинни осталась в коридоре одна, вся в слезах.

Она позвонила на сотовый номер Шарлин, надеясь, что та работает, но ей ответил сонный голос. Плач Джинни сразу пробудил Шарлин. Джинни стала объяснять, что произошло. Ей мешал мужской голос рядом с Шарлин, злившийся на побудку в пять утра. Это был, не иначе, Гарольд, дружок Шарлин.

– Все будет хорошо, – сказала Шарлин. Она волновалась гораздо меньше, чем Джинни. – Я подпишу согласие на госпитализацию завтра, когда приду на работу. – Джинни огорчило ее безразличие.

После разговора Джинни села в комнате ожидания, чтобы дождаться конца операции. Из операционной пациента должны были перевезти в послеоперационную палату, поэтому у Джинни было время еще раз обдумать положение. Формально они с Блу были друг другу чужими, и случившееся с ним подталкивало ее к принятию его под свою опеку. Джинни, в отличие от Шарлин, была готова нести за него ответственность.

В восемь утра Блу вывезли из послеоперационной и уложили в палате на свободную койку. Он еще находился под воздействием наркоза и проспал до полудня, дав Джинни возможность отлучиться домой, чтобы принять душ и переодеться. Вернувшись, она подсела к его кровати и уснула – пример оказался заразительным. В пять вечера она отправилась в кафетерий, на встречу с Шарлин. Джинни взяла с собой бумаги, которые Шарлин подписала, почти не глядя. Но то, что та сказала, заставило Джинни широко разинуть рот.

– Не хочу больше быть его опекуншей. Мы с ним не видимся. Он мне не сын. Он живет с вами.

Это звучало разумно, к тому же помогло самой Джинни понять, что она, наоборот, хочет стать опекуншей Блу. Правда, он тоже имел право голоса, надо было спросить его мнение.

Она переночевала вместе с Блу в больнице. Через два дня после операции Джинни забрала его домой, готовая всячески баловать. Сидя вместе с ним перед телевизором, она спросила, не возражает ли Блу перейти под ее опекунство. Он расплылся в улыбке.

– Ты сделаешь это для меня? – со слезами благодарности спросил он.

– Если захочешь. Я посоветуюсь с Эндрю.

Эндрю заверил Джинни, что это нехитрая процедура, особенно в возрасте Блу. В свои 14 лет он имел право согласиться или отказаться; раз он и Джинни были за, а Шарлин просила избавить ее от опекунства, то слушания превращались в формальность. Джинни была полностью дееспособной, и Эндрю сказал, что у суда не может возникнуть возражений. Отправляясь в поездки, она всякий раз заботилась о Блу, чем доказывала свою надежность.

– Если хотите, я могу взять это на себя, – предложил Эндрю, и Джинни попросила его запустить процедуру. Он пообещал запросить скорого слушания, учитывая положение Блу; расследование, в котором он выступал потерпевшим, должно было, по мнению Эндрю, помочь быстрой смене опекунов.