Голубой берег

Я спросил, где живет хозяин нашей кибитки. Мне сказали: рядом. Карабека я послал за Бароном, а сам, ориентируясь на свет костра, пробивающийся сквозь метель, вернулся к кибитке и, обогнув ее, принялся искать кибитку хозяина. Протянув руки перед собой, я шаг за шагом пробивался через мрак и метель. Но вскоре, оглянувшись, я убедился, что уже потерял свою кибитку. Сделав два шага назад, попал в какую-то яму, в которой лишь случайно не сломал себе ногу.

Вырвавшись из ямы, я остановился, пытаясь что-либо разглядеть вокруг себя. Ледяной ветер засыпал меня колючим снегом. Когда я выскочил из кибитки, то не накинул на себя дохи и теперь стоял в одной гимнастерке. Горные ночи, особенно в такую метель, совершенно непроницаемы, и я знал, что можно замерзнуть в десяти метрах от дома.

Я прислушался. Сквозь вой ветра доносился издалека глухой ропот, словно урчанье огромной собаки. Потом я различил голоса людей. Сделав несколько шагов, я услышал эти голоса совсем рядом и вдруг ударился обо что-то лицом. Это была кибитка. Сквозь дыры в войлоке я рассмотрел слабый свет. Предпочитая любую неожиданность риску замерзнуть, я обошел кибитку в поисках двери. У самого порога я остановился, чтобы послушать разговор. В кибитке происходил спор. «Двенадцать»,— говорил кто-то. «Нет, десять, десять, десять, Аллах— свидетель!» — отвечали ему тем же самым голосом. У меня коченели руки. Я вошел.

Он бормотал и пританцовывал в своих чулках по снегу.

На полу кибитки стоял карачирок — чугунный светильник с бараньим жиром. Он слабым светом озарял внутренность кибитки. Сквозь облака дыма я с трудом разглядел какие-то странные лица, белевшие в углах. Перед самым светильникам сидел та войлоке старик, хозяин нашей кибитки, и бросал перед особой игральные кости.

Я поздоровался. Никто мне не ответил и даже не взглянул на меня. Старик бросил кости и сказал:

— Ну, вот, шесть, видишь.

И тут же ответил себе:

— Нет, не шесть. А-а, не шесть! Где же ты видишь шесть, старый мошенник?!

Он играл сам с собой в кости!

— Хозяин, дай карачирок, пойдем запрем конюшню.

Он не отвечал мне. Тогда я схватил его за плечо и встряхнул. Тут он, наконец, поднял на меня глаза, но решительно ничего при этом не сказал, и лицо его даже не изменило своего выражения.

«Неужели все в этом кишлаке сошли с ума?» — подумал я и взглянул на остальных присутствующих; они по-прежнему сидели неподвижно как манекены. Некоторые из них дико улыбались, другие покачивались, закрыв глаза… Тогда я вдруг догадался, в чем дело. Это были курильщики опиума.

Всмотревшись, я заметил в руках одного мужчины длинную трубку опиекурильницы. Я уже слышал, что здесь широко потребляется контрабандный опий из соседнего Китая, он шел Через эти места потаенными тропками, вместе с анашей, платками, а иногда и дамскими чулками,

привезенными сюда с базаров города Кашгара.

Но все это вовсе не избавляло меня от необходимости идти в конюшню с хозяином и с его кадильницей. К счастью, я заметил, что старик мой находится в более сознательном состоянии чем его приятели. Но все дневное почтение старика к моей особе куда-то улетучилось. Равнодушно посмотрев на меня, он произнес наконец:

— Будем играть в кости.

Бросив взгляд на мои сапоги, он совсем оживился:

— Давай на сапоги, давай играть на эти сапоги! Бросаю.

Я отказался играть и повторил свое требование. Оно не произвело на старика Деревянное ухо никакого впечатления. Он озирал меня всего с ног до головы, и, наконец, взор его остановился на шапке.

— Давай играть на шапку.

— Нет.

— Тогда давай будем кидать кости: играть нам или не играть на шапку?

— Нет, не хочу. Довольно глупостей, — строго сказал я. — Бери карачирок и идем в конюшню.

Старик замолчал и отвернулся, у него опять пропал интерес к моей особе. Я взял в руки карачирок.

— Тогда вот что, — сказал старик. — Давай играть: идти или не идти в конюшню. Бросай три раза.

Сыграть во что бы то ни стало было ему необходимо. Что тут поделаешь! Я сел на кошму, взял в руки кости и кинул. Выпало девять. Старик швырнул — пять.

Ha второй раз у меня выпало четыре, у него — семь, он выиграл. «А! А! А!» — закричал он и запрыгал на месте, точно ехал на осле.

В третий раз я швырнул двенадцать и встал.

— Идем, — сказал я, — поднимая старика.

С последней надеждой он перемешал кости, пошептал что-то в руку и швырнул— четыре. Я взял его за руку. Он поднял карачирок, оставляя всех остальных присутствующих в темноте. Никто не обратил на это внимания. Прикрыв светильник шапкой, мы вышли.

Странной этакой процессией, держась друг за друга и поминутно зажигая гаснущую коптилку, мы двинулись сквозь метель.

— Значит, ты совсем не играешь в кости? — спрашивал старик.

— Нет, нет, — говорил я, подталкивая его вперед. Наконец мы достигли 'конюшни. Азам, почувствовав мое приближение, тихо завизжал. Когда же я распахнул двери, он, увидев старика, рявкнул и бросился вперед. Цепь зазвенела. Старик вскрикнул и, бросив карачирок, побежал прочь. Баранье сало разлилось, и вспыхнула подстилка.