Голубой бриллиант (Сборник)

нарисованной на снегу вороне новаторские приемы. Иногда

она пытается повторять заученные фразы о "серости"

отечественной живописи, об отсутствии в ней "крыльев и

всемирной глубины". Но вирусы тлетворного влияния не успели

еще глубоко захватить ее душу. К счастью, "это были чужие

слова... слова и только: за ними не было глубоких убеждений".

Рассуждения об автономной ценности цвета, звуков, рисунка

были данью моде, следствием естественного стремления к

новому, яркому, оригинальному, за что по неопытности и

доверчивости, свойственной молодому сердцу, принимала

Люся "учение" эстетов-формалистов. И как все наносное, это

увлечение улетучилось, когда любовь взяла верх над

эгоистическим стремлением пооригинальничать.

Вспомним, как освободился от ложного увлечения

нигилизмом Аркадий Кирсанов ("Отцы и дети"), вернувшись на

родную почву, по-настоящему полюбив, почувствовать полноту

жизни от соприкосновения с настоящей, а не выдуманной

("головной") действительностью. Нечто похожее произошло и с

Люсей Лебедевой.

Постепенно избавляется она от ошибочных

представлений. К тому же "осиное гнездо", растревоженное

молодыми художниками, Показало свое истинное лицо -

"грызуна на ниве культуры", "могильного червя",

подтачивающего здоровый национальный организм. Это и

помогло преодолеть ложное увлечение. В конце романа мы

видим настоящую Люсю - искреннюю и честную, пылкую и

обаятельную, которую знал только Владимир. Он терпеливо

ждал, когда победит в ней природное начало. В их отношениях

наступает (позволю себе употребить здесь забытое ныне

слово) "идейное" примирение, когда и мысли, и сердечные

импульсы соединяются в едином ритме. И сам роман

завершается мажорными нотками. Над Москвой проносится

очистительная майская гроза, ее освобождающие потоки

приносят с собой надежду на обновление жизни и избавление

от вредоносных вирусов разложения и тления.

Ошибся бы тот, кто посчитал эту концовку данью

соцреализму, который предусматривал обязательную победу

доброго над вредоносным. Шевцов, как и все советские

650

писатели 60-х годов, знал об этом принципе. Однако его вера в

торжество светлого не связана ни с какими эстетическими

догмами. Это - сердцевинная суть его убеждений, его

душевных помыслов.

Все сказанное о романе "Тля", думаю, объяснит, почему

после его выхода в свет имя Ивана Шевцова стало известным.

Было ясно, что появилось произведение (немыслимое прежде

в советской литературе) сильное и яркое по способам,

приемам обличения зла. Изображенный мир идеологических

интриганов и мошенников был выписан так выпукло, что

ученики Остапа Давыдовича, выведенные на свет божий,

теряли свою камуфляжную форму. В этом все дело. Будь

роман слаб в художественном отношении, не подвергся бы

столь шумному шельмованию в критике и не снимался бы (к

стыду некоторых тогдашних руководителей культуры) с

библиотечных полок.

С потрясающей убедительностью была показана и

нелегкая судьба таланта в условиях господства

космополитствующих "мэтров". Такая наглядность и

убедительность дается только настоящим художникам. И.

Шевцов проявил эти свойства в "Тле" с достаточной

определенностью. А с другой стороны, оскорбительные

выпады (четырнадцать разгромных статей!) критики,

множество слухов и легенд, вплоть до того, что автор "Тли" -

будто бы самый, что ни есть "черносотенец"... Даже

литературная энциклопедия удостаивает его своим

вниманием, поместив информацию о "Тле" в разделе

"Пасквиль" (КЛЭ, Т. 5, М., 1968). Самое же любопытное здесь,

пожалуй, то, как КЛЭ определяет понятие пасквиля.

Оказывается, что это "сочинение, содержащее заведомо

ложные нападки" на какое-либо лицо или "группу, партию,

общественное движение, литературное направление".

Определение в общем-то правильное. Но если это так, то

несомненно и другое: в советском изобразительном искусстве

60-х годов были и группы, и партии и даже целые течения,

причем разного толка. Иначе зачем бы упоминать "Тлю" Ивана

Шевцова в качестве пасквильного произведения? Ведь

пасквиль как разновидность печатных нападок не может

появиться при отсутствии, так сказать, объекта самих нападок.

Так вольно или невольно (скорее последнее) составители

энциклопедии признали закономерность острого и глубокого

правдивого романа Шевцова "Тля".

651

Что

касается

наветов

относительно

"националистического душка" в романе, то это -

провокационная демагогия, потому что истинный пафос

произведения заключался в защите патриотизма, в одинаковой