Голубой бриллиант (Сборник)

Назвали ж вы девичий портрет "Первой любовью". Кстати, где

он? Я хотела еще раз посмотреть, но выставка закрылась. Он

у вас? Ну, эта "Первая любовь"?

Неожиданный вопрос смутил Алексея Петровича.

- Продал, - вздохнул он, и невинная улыбка заиграла на

все еще розовом от возбуждения лице. Он испытывал

неподдельную и необъяснимую радость от встречи. Повторил:

- Иностранцу продал, за доллары.

- Продали первую любовь? - с деланным удивлением

переспросила Маша, но в голосе ее не было осуждения,

только в больших блестящих глазах играл лукавый огонек.

Иванов понимал, что подразумевается не название

скульптуры, а первая любовь без всяких кавычек и как в

оправдание и тоже с дружеской улыбкой прибавил: - Да ведь и

мою первую любовь предали. Так что получилось "око за око".

В жизни так устроено: как аукнется, так и откликнется. - Он

ждал, что Маша поинтересуется, в какую страну уплыл портрет

ее матери и за какую цену. Но Маша не спросила. С большим

интересом она продолжала разглядывать другие работы,

мысленно повторяя: "Все женщины, женщины, все

обнаженные и прекрасные. И никакой пошлости, все изящно,

целомудренно". Ей нравилось. Она вспомнила слова матери,

делившейся впечатлением от работ Иванова: "Одни женщины

и все голые. Странный какой-то он, Алексей: помешался на

голых бабах. Ненормальный". В словах Ларисы Матвеевны

звучало определенное осуждение. Маша была иного мнения и

о самом скульпторе, и о его работах: ей все нравилось, более

того, она искренне восторгалась, хотя и пыталась сдерживать

свой восторг. Вообще по своему характеру внешне она была

сдержанна и не выплескивала наружу свои эмоции по поводу и

тем более без повода, и ее душевное состояние выдавали

лишь чувственные резко очерченные губы да живительный

свет ее блестящих глаз.

- У вас тут настоящий музей, - сказала Маша, одарив

Иванова мимолетной улыбкой. - И все это богатство спрятано

от людей. Жаль. А мне повезло, я увидела настоящее

искусство, катакомбное, если можно так выразиться. Я

слышала, что существует какая-то "катакомбная" церковь?

- Обыкновенная авантюра раскольников, что-то вроде

"неодиссидентов", - с убежденностью профессионала

134

небрежно сказал Иванов. Его ответ насторожил и заинтриговал

Машу. - Вы верующий? - спросила она невозмутимым тихим

голосом.

- Крещеный, - задумчиво произнес он. - Вы это имели в

виду? - Нет, конечно, крестят родители, еще не ведая, кем

будет их чадо, когда вырастет - верующим или безбожником, -

не повышая голоса продолжала Маша. - Мои родители не

крестили меня, опасаясь неприятностей от партийных властей.

Но я сама крестилась пять лет тому назад в самом начале

этой дурацкой перестройки. И дочь свою крестила.

- Вы находите перестройку дурацкой?

- А вы не находите? - переспросила Маша.

- Я считаю ее преступной. А ее лидеров

государственными преступниками, уголовниками.

- Я с вами согласна. Но откуда у вас такое

категорическое мышление о "катакомбной" церкви?

Иванов не спешил с ответом, и Маша прибавила:

- Дело в том, что наша газета писала о ней сочувственно

и даже в защиту ее. Я, конечно, не компетентна в делах

церковных, я рядовая верующая.

- Среди моих немногих друзей и приятелей, - начал

Алексей Петрович, глядя на Машу проницательным страстным

взглядом, - есть епископ, человек в высшей степени

порядочный и честный, широко эрудированный,

заслуживающий доверия и уважения. Он бывает у меня здесь,

мы беседуем по разным вопросам бытия, в том числе и о

положении в русской православной церкви. Как-нибудь я вас

познакомлю - если вы пожелаете?

- Для моей профессии полезно всякое новое знакомство,

тем более с высшим духовным лицом. Я же вам сказала, что я

"молодая" верующая. Теперь я поняла, что мой вопрос о

вашей вере был излишним. Я права? - Она смотрела на него с

кротким смиренным любопытством. Он любовался ее нежным,

овальным, матовой бледности лицом, с которого исчез

взволнованный румянец, бездонными загадочными глазами, ее

элегантным нарядом. И его подмывала вот так

непосредственно высказать ей свое восхищение. А она ждала

от него ответа на свой вопрос о вере, чуткая, нежная и,

казалось, понимала его очарованный взгляд.

- Тут надо уточнить, что мы имеем в виду под верой, -

начал он мягким глуховатым голосом и деликатно отвел от нее

135

недвусмысленный взгляд. - Я знаком с Евангелием и считаю

эту священную книгу кладезем человеческой мудрости. Не все

поучения апостолов равноценны. А вообще - это кодекс бытия

человеческого.

"Говорит словами своего друга епископа", - почему-то

решила Маша и спросила:

- А вопрос о Боге, о бессмертии души?

Он посмотрел на нее с благоговением, и добрая

душевная улыбка затрепетала в его аккуратно постриженных

темно-каштановых усах.

- Видите ли, Машенька. - ласкательное слово случайно,