Голубой бриллиант (Сборник)

изучали друг друга. Иванов испытывал нескрываемую радость,

он был откровенен, доброжелателен, без тени лукавства или

недомолвок. Привычку к одиночеству и обычную для него

мучительную застенчивость в компании женщин как рукой

сняло. Сказалось в этом простота и общительный характер

Маши и, возможно, в какой-то мере то, что связующим звеном

была Лариса Матвеевна, о которой Маша заговорила сразу, как

только сели за стол:

- Мама мне рассказывала, что проданный вами за

доллары ее портрет вы когда-то подарили ей. Это правда?

Он, конечно, уловил иронический, даже язвительный

оттенок в ее вопросе. Отвечал с безмятежным спокойствием:

- Было такое. Очень давно. Ваша мама тогда была

моложе вас. "К чему это я сказал такую нелепость", - смутился

он.

- А как скульптура оказалась снова у вас?

- Это случилось, когда Лариса Матвеевна, тогда просто

Лариса, предала нашу первую любовь, вышла замуж за

вашего отца и с ним уехала за границу, где вы и родились,

если я не ошибаюсь. Ее портрет, который я назвал "Первой

любовью", был моей дипломной работой. Мне отдала его ваша

бабушка. И я хранил его все эти долгие годы как память о

светлой юности.

- И никогда не выставляли?

140

- И мысли такой не было. У меня хотели купить его -

Министерство культуры. Я решительно отказался.

- Почему?

- Не знаю. Он был очень дорог для меня. - Несмотря на

утомленный, виноватый вид его (так показалось Маше), глаза

Алексея Петровича смотрели открыто и прямо.

- Вы очень любили маму? - в глазах Маши светилась

тихая задумчивая печаль.

- Что значит очень? Этого я не понимаю, в подлинной

любви такого не бывает: "очень", "не очень", "чуть-чуть".

Любовь настоящая - всегда "очень". Это пожар души,

необъяснимый и неразгаданный никакими мудрецами. Как

сновидения.

На бледном приятном лице Маши Иванов увидел печать

грусти и понимал, что ей хочется разобраться в чем-то важном

для нее. Конечно же, в давнишних отношениях Алексея

Петровича и Ларисы Матвеевны. Он догадывался, что по

этому поводу у Маши был разговор с матерью, и теперь она

хочет услышать "другую сторону". Но зачем ей это? - мысленно

спрашивал Иванов, но вслух не спросил, боясь показаться

навязчивым.

- И когда мама вышла замуж и уехала за границу, у вас

появилась вторая любовь? - продолжала допрашивать Маша,

разматывая клубок одолевавших ее мыслей.

- К сожалению, нет, - словно терзаясь угрызениями

совести, ответил Иванов.

- Почему "к сожалению"? Разве это не от вас зависит?

- Думаю, что не от нас. Скорее от судьбы. Это же стихия,

не подвластная нам и необъяснимая. Часто любовь мы путаем

с симпатией, с половым влечением. Любовь - слишком тонкая

материя. Она возникает вдруг, как стихия и требует ответа

такой же силы. Безответная любовь рождает трагедию.

- И что ж, за сорок лет, как вы расстались с мамой, на

вашем пути не встретилась женщина... - Она не закончила

фразу. - Женщины встречались, но любви не было.

Встретилась подруга Ларисы Матвеевны - Светлана, которая

стала потом моей женой. Но любви не было. И, как вы,

наверно, знаете, мы разошлись.

- Со слов мамы я знаю, что вы разошлись давно. И с тех

пор храните гордое одиночество?

Ее настойчивые стремительные вопросы, похожие на

допрос, нисколько не раздражали, а лишь забавляли Иванова.

141

Он относил это насчет журналистской привычки Маши. И

решил продолжать этот диалог, в котором усматривал

таинственную преднамеренность.

- К одиночеству меня вынуждает моя профессия. Я -

затворник, и меня это нисколько не тяготит. Я чувствую

наслаждение в работе, а иногда даже какой-то азарт. Я вам

говорил, что вот того нищего ветерана сделал на одном

дыхании. Может, где-то моя любовь и бродит и ждет нашей

встречи. Я вот думаю, что Господь, ну - природа,

распорядились так, что каждому мужчине предназначена не

любая, а именно его женщина с одинаковыми вкусами,

взглядами, характерами, где полная совместимость и

гармония. Тогда и любовь возникает сама собой, стихийно.

Настоящая любовь совестлива, я бы даже сказал - стыдлива.

Она не кричит о себе, она застенчива и молчалива и выдает

себя взглядом, глазами, случайным прикосновением, от

которого словно электротоком бьет.

"Это он о себе: совестлив, застенчив, - размышляла

Маша. - Он, наверно, не способен первым признаться в любви,

а не каждая женщина сумеет прочесть в его глазах любовь. А

он - человек добрый, душевный и честный, и, конечно же,

душа его тоскует и ждет ответа. Просто ему не везло, не

встретил на своем пути ту, о которой мечтал, образ которой

создал в своем богатом воображении. И его обнаженные

женщины - это его мечта, светлая, целомудренная и высоко

благородная. В этой обители господствует культ женщины,