Голубой велосипед

– Нет, нет… Хочу или к Лорану, или к твоим родителям.

– Ты думаешь, что продержишься еще пятьдесят километров? – с надеждой спросила Леа.

– Да… поехали.

Всю жизнь не забыть Леа этих пятидесяти километров. Первые немецкие мундиры она увидела в Сен-Мексане и от изумления чуть не съехала в кювет. Внизу, у подножия подъема на Верделе, дорога была перекрыта. Солдат сделал ей знак остановиться.

– Es ist verboten zu weiter gehen. [1]

У Леа от растерянности вылетел из головы весь немецкий, которому с такими мучениями ее учила Руфь.

– Не понимаю.

Подошел офицер и на вымученном французском произнес:

– Проезд запрещен. У вас есть ausweis?

– Ausweis?

– Да, пропуск.

– Нет, я возвращаюсь к себе. Это наверху холма, – пальцем показывая в сторону Монтийяка, сказала она.

– Neiny нет ausweis, нет проезда.

– Умоляю вас, посмотрите сами. Моя подруга рожает… ребенок… – выговорила она, показав на заднее сиденье машины.

Офицер нагнулся.

– Mein Gott! Wie heissen Sie? [2]

– Леа Дельмас.

– Gehoren Sie zur Familie der Montillac? [3]

Он дал солдату знак открыть проезд и сел на стоявший под деревом мотоцикл.

– Поехали, я провожу вас.

Иначе Леа представляла себе свое возвращение: все собрались вместе, чтобы ее встретить, порадоваться ей, приласкать ее. Нет, сегодня ничего похожего: кругом безлюдно, пусто на ферме, в погребах, в доме, в амбарах. И даже животные словно бы исчезли. Все было спокойно, слишком спокойно.

– Мама, папа, Руфь! – кричала она, входя в дом через просторную кухню. Побежала, распахнула настежь дверь, выходившую на лестницу, которая вела к жилым покоям. Снова закричала:

– Мама, папа! Я здесь!

В столовой, в гостиной, в отцовском кабинете занавеси были задвинуты, словно солнце было слишком ярким. Леа пришлось примириться с очевидным: дом пуст. Постепенно смеркалось. Поддерживая Камиллу, немецкий офицер ждал на кухне.

– Wo soil ich Sie hinlegen? [4]

– В мою комнату.

Леа пошла первой. В комнате воздух был спертым. Она отправилась в бельевую за простынями. С помощью немца разобрала кровать. Камилла постанывала на кресле, куда тот ее усадил. Они бережно уложили ее на простыни, которые пахли лавандой.

– Ist denn niemand da? [5]

Прыгая через ступеньку, сбежала она по лестнице вниз. В отцовском кабинете царил полный беспорядок. С трудом удалось ей найти его записную книжку. Номер доктора Бланшара, как и телефоны врачей в Сен-Макере, Кадийяке и Лангоне, – все они были друзьями дома, – не отвечал. Сквозь стены старого дома донесся крик. Куда они все запропастились? Новый вопль заставил ее выбежать из кабинета. Мимоходом она заметила извещение в черной рамке и подумала, что кто-то умер.

На кухне офицер трудился, не покладая рук. Он разжег плиту и поставил на огонь несколько кастрюль с водой.

– Konmit der Arzt? [6]

Леа отрицательно покачала головой и подошла к Камилле. Она смогла ее раздеть, оставив одну комбинацию, а потом села с ней рядом, держа за руки и вытирая ей лоб. Между схватками Камилла благодарила ее, стараясь, сколько могла, не кричать.

Вошел немец с тазом горячей воды. Он снял фуражку и китель, засучил рукава рубашки. Только теперь Леа заметила, что он молод и красив. Свисавшая на лоб длинная светлая прядь подчеркивала его молодость.

– Beruhigen Sie sick: es wird schon gut gehen [7], – произнес он, нагибаясь над Камиллой.

Показывая пальцем на нацистские значки на его гимнастерке, молодая женщина приподнялась, и такой ужас был написан на ее лице, что немец отступил.

– Ничего не бойся, – заставив ее лечь, сказала Леа. – Он помог довести тебя.

– Но он же немец… Не хочу, чтобы немец ко мне прикасался, чтобы он прикасался к моему ребенку. Лучше умереть.

– Так и будет, если ты не успокоишься. Не знаю, что произошло. В доме никого.

Сильная схватка помешала Камилле ответить. Потом еще и еще.

– Holen Sie mal Wasche. [8]

Леа подчинилась.

– У вас получится? – вполголоса спросила она, возвращаясь с грудой полотенец и двумя большими передниками.

– Mein Vater ist Arzt, ich habe ein paar Bucher aus seiner Bibliothek gelesen [9].

Пока он обвязывал вокруг пояса передник, Леа вымыла руки. "Хоть бы мама, наконец появилась, – подумала она. Чувствую, сейчас мне станет плохо".

– Na, те sagen Sie es aus franzdsisch: [10]Больше дерзости.

И обращаясь к Камилле:

– Мадам, крепитесь. Ребенок сейчас появится.

Одетая во все черное, Руфь толкнула дверь комнаты и должна была ухватиться за косяк, чтобы не упасть: немец, о чем она догадалась по его сапогам и форменным брюкам, держал на руках завернутого в полотенце, крошечного младенца, который испускал пронзительные вопли.

– Das ist ein Junge, [11] – сказал он с гордостью.

Леа бросилась в объятия гувернантки.

– Ох, Руфь, почему же тебя так долго не было? И где же мамочка? Вы обе мне так нужны.

– Здравствуйте, мадам, – с поклоном произнес немец. На его красном и вспотевшем лице сияла улыбка. – Все обстоит хорошо. Ребенок мал, но крепок.

Не отвечая, Руфь склонилась над Камиллой. С тревожным видом выпрямилась и выбежала из комнаты.