Голубой замок

Еще с детства Валенси стала для Олив кем-то вроде наперсницы — возможно потому, что была единственной, кто в ответ не надоедал Олив своими секретами. Олив делилась с Валенси всеми подробностями своих любовных историй еще с тех пор, как в школе мальчики стали забрасывать ее любовными письмами. Валенси не могла успокоить себя мыслями, что эти истории придуманы. У Олив они действительно были. Многие мужчины, не считая тех трех счастливчиков, сходили с ума по ней.

«Я не знаю, что находят во мне эти несчастные идиоты, что заставляет их превращаться в еще больших идиотов», — говорила Олив. Валенси хотелось бы ответить: «Я тоже не знаю», но истина и дипломатичность сдерживали ее. Она знала, и очень хорошо. Олив Стирлинг была одной из девушек, по которым мужчины сходили с ума, и это было столь же очевидно, как и то, что она, Валенси, была одной из девушек, на которых ни один мужчина не взглянул дважды.

«А еще, — думала Валенси, подводя итог с новой безжалостной уверенностью, — она похожа на утро без росы. В ней чего-то не хватает».

Глава XI

Поначалу ужин медленно тянулся по правилам Стирлингов. В комнате было холодно, несмотря на календарь, и тетя Альберта включила газовое отопление. Все семейство завидовало ее газовому отоплению, кроме Валенси. Настоящие чудесные камины топились в каждой комнате ее Голубого замка, когда наступали прохладные осенние вечера, и она бы лучше замерзла до смерти, чем согласилась бы на кощунство газовых горелок.

Дядя Герберт выдал свою традиционную шутку, помогая тете Веллингтон подавать холодное мясо: «У нашей Мэри есть баран?»[11] Тетя Милдред поведала ту же самую старую историю, как однажды нашла кольцо в утробе индейки. Дядя Бенджамин рассказал любимую наскучившую байку, как однажды поймал и наказал за кражу яблок человека, позже ставшего знаменитым. Двоюродная кузина Джейн описала свои страдания от больного зуба. Тетя Веллингтон восхитилась серебряными чайными ложками тети Альберты и пожаловалась, что одна из ее собственных пропала:

— Это испортило весь набор. Я так и не смогла подобрать подходящую. А это мой свадебный подарок от дорогой тети Матильды.

Тетя Изабелла размышляла, насколько изменились времена года, и не могла понять, что стряслось с нашими прежними прекрасными веснами. Кузина Джорджиана, как обычно, обсуждала последние похороны и громко вопрошала: «Кто из нас будет следующим?». Кузина Джорджиана никогда не употребляла столь грубого слова, как «умирать». Валенси подумала, что смогла бы дать ей ответ, но не стала. Кузина Глэдис, как всегда, жаловалась. Гостящие у нее племянники общипали все бутоны с ее домашних растений и замучили лучший выводок цыплят: «Затискали некоторых почти до смерти, моя дорогая».

— Мальчики есть мальчики, — дипломатично напомнил дядя Герберт.

— Но им не обязательно быть злобными дикими зверьками, — возразила кузина Глэдис, оглядевшись вокруг в ожидании оценки ее остроумия. Все, кроме Валенси, улыбнулись. Кузина Глэдис запомнила это. Несколько минут спустя, когда предметом обсуждения стала Элен Гамильтон — кузина Глэдис говорила о ней, как об «одной из тех застенчивых дурнушек, что не могут найти себе мужей» — она многозначительно взглянула на Валенси.

Дядя Джеймс посчитал, что разговор скатился до слишком низкого уровня личных сплетен. Он попытался поднять этот уровень, начав абстрактную дискуссию по поводу «величайшего счастья». Он спросил каждого из присутствующих, что для них означает это самое «величайшее счастье».

Тетя Милдред считала, что величайшее счастье для женщины — быть «любящей и любимой женой и матерью». Для тети Веллингтон счастьем было путешествие в Европу. Для Олив — стать великой певицей, как Тетраццини[12]. Кузина Глэдис скорбно заметила, что для нее величайшим счастьем было бы избавление — полное избавление — от неврита. Величайшим счастьем кузины Джорджианы стало бы «возвращение ее дорогого умершего брата Ричарда». Тетя Альберта неопределенно ответила, что величайшее счастье следует искать в «поэзии жизни», и поспешно дала своей горничной несколько поручений, дабы избежать расспросов, что она имела в виду. Миссис Фредерик сказала, что величайшее счастье — жить, с любовью служа другим, а кузина Стиклз и тетя Изабелла согласились с нею — тетя Изабелла — возмущенно, видимо, посчитав, что миссис Фредерик похитила ветер из ее парусов, высказав эту мысль первой.

— Мы все слишком склонны, — продолжила миссис Фредерик, не желая упустить столь хорошую возможность, — жить в эгоизме, суетности и грехе.

Все дамы почувствовали в ее словах упрек своим низким идеалам, а дядя Джеймс остался с убеждением, что разговор с лихвой поднял настроение.

— Величайшее счастье, — внезапно громко сказала Валенси, — это чихнуть, когда захочется.