Голубой замок

Здесь же имелся большой стеклянный шкаф, наполненный чучелами сов и оленьими головами — похоже, торговая марка Тома Мак Мюррея. Несколько удобных старых стульев, что просто просили присесть на них. Низкий маленький стульчик с подушкой был вотчиной Банджо. Рискни кто сесть на него, и Банджо выживал смельчака пристальным взглядом топазовых с черным ободком глаз. Кот имел милую привычку висеть на спинке стула, пытаясь поймать свой хвост. Теряя терпение, когда это ему не удавалось. Злобно кусая его, когда удавалось. Дико вопя от боли. Барни и Валенси до коликов смеялись над ним. Но был еще и Везунчик, которого они любили. Оба пришли к выводу, что тот настолько мил, что почти достоин поклонения.

На одной из стен выстроились грубые самодельные книжные полки, заставленные книгами, а между боковыми окнами висело старое зеркало в выцветшей золоченой раме с толстыми купидонами, резвящимися по ободку стекла. Зеркало, как думала Валенси, в которое, должно быть, однажды взглянула на себя Венера, и с тех пор любая женщина, что смотрелась в него, казалась красавицей. Валенси считала, что в этом зеркале она выглядит почти симпатичной. Но, возможно, потому что она подстригла волосы.

Стрижки еще не вошли в моду и расценивались — если вы не болели тифом — как небывалый, возмутительный поступок. Когда миссис Фредерик услышала эту новость, она чуть было не вычеркнула имя Валенси из фамильной Библии. Барни подстриг Валенси, выровняв волосы на затылке и сделав короткую челку. Стрижка придала значимость и уверенность ее маленькому треугольному лицу, каковых оно никогда прежде не имело. Даже нос перестал раздражать ее. Глаза стали яркими, а желтоватая кожа очистилась до кремового цвета слоновой кости. Старая семейная шутка сбылась — она наконец пополнела, во всяком случае, перестала быть тощей. Валенси не стала красивой, но здесь, в лесах, обрела свои лучшие черты — эльфийские, дразнящие, манящие. Сердце реже беспокоило ее. Когда начинался приступ, ей помогало лекарство доктора Трента. Случилась лишь одна трудная ночь, когда она временно осталась без лекарства. Очень трудная. Когда приступ прошел, Валенси ясно осознала, что смерть поджидает ее в засаде, чтобы накинуться в любой момент. Но в остальное время она не думала, не собиралась думать, не позволяла себе вспоминать об этом.

Глава XXIX

Валенси не утомлялась, не крутилась, как белка в колесе. Работы было немного. Она готовила еду на плите, что работала на жидком топливе; исполняла, тщательно и торжественно, все свои маленькие домашние церемонии, и они ели на открытой веранде, что почти нависала над озером. Перед ними лежал Миставис, словно сцена из сказочной истории старых времен. А Барни, сидящий напротив, улыбался своей замысловатой улыбкой.

«Что за вид выбрал старина Том, когда строил эту хижину!» — любил повторять он.

Больше всего Валенси любила ужин. Вокруг всегда тихо посмеивался ветер, а цвета Мистависа, пышные и одухотворенные под переменчивыми облаками, было невозможно описать словами. И тени. Роящиеся среди сосен, пока ветер не прогонял их прочь, преследуя через Миставис. Днем они лежали вдоль берегов, сплетаясь с папоротниками и дикими цветами. В мерцании заката крались вдоль мысов, пока сумрак не заплетал их всех в единую огромную сеть темноты.

Коты, мудрые невинные мордашки, сидели на перилах веранды и уплетали лакомые кусочки, что Барни бросал им. А как же вкусно все было! Валенси, несмотря на романтику Мистависа, не забывала, что у мужчин имеются желудки. Барни расплачивался бесконечными комплиментами по поводу ее кулинарных способностей.

«Пожалуй, — признавался он, — плотная закуска — это совсем неплохо. Я, по большей части, варил разом пару-тройку дюжин яиц вкрутую и съедал несколько штук, когда хотелось есть, с ломтем бекона, пуншем или чаем».

Валенси разливала чай из маленького побитого невероятно старого оловянного чайника. У нее даже не было посудного сервиза — лишь сборище разносортной посуды Барни да большой любимый бледно-голубой старый кувшин.

После ужина они часами сидели на веранде, беседовали или молчали на всех языках мира. Барни дымил своей трубкой, Валенси лениво и вкусно мечтала, глядя на дальние холмы за Мистависом, где поднимались в закате еловые шпили.

Лунный свет серебрил воду. Летучие мыши пикировали черными силуэтами на фоне золотистого запада. Маленький водопад, что стекал с высокого берега неподалеку, превращался, по прихоти лесных божков, в прекрасную белую женщину, манящую к себе сквозь пряно-ароматную зелень. Линдер начинал дьявольски хихикать на берегу материка. Как славно было бездельничать в этой прекрасной тишине, с Барни, который покуривал трубку, сидя за столом напротив!