Голубой замок

Про себя же она беспощадно подумала: «Хочу, чтобы Олив узнала, что Алан Тирни хотел писать мой портрет. Мой! Маленькой старой девы Валенси Стирлинг, какой она была».

Второй момент случился одним майским вечером. Она узнала, что действительно нравится Барни. Она всегда надеялась, что это так, но иногда ее охватывало противное ощущение, что он лишь из жалости так добр, мил и дружелюбен с нею. Зная, что ей недолго жить, он решил помочь хорошо провести то время, что ей осталось, но в глубине души с нетерпением ждет, когда вновь станет свободным, избавившись от женского существа, вторгнувшегося в его крепость на острове, от болтуньи, семенящей рядом в его лесных скитаниях. Она знала, что он не любит ее. Да и не хотела этого. Если бы он полюбил, то стал бы несчастен после ее смерти — Валенси никогда не избегала этого слова. Никаких «покинула этот мир». Она не хотела, чтобы он хоть сколь был несчастлив. Но ей не хотелось, чтобы он был рад — или почувствовал облегчение. Она желала, чтобы он любил и скучал по ней, как по хорошему другу. Но ни в чем не была уверена до того вечера.

Они гуляли на закате по холмам. В поросшей папоротником расщелине набрели на нетронутый родник и напились воды из берестяной чашки; затем вышли к старой сломанной изгороди и уселись отдохнуть на перекладину. Они почти не разговаривали, но Валенси вдруг ощутила странное единство. Она не могла бы почувствовать это, если бы не нравилась ему.

— Ты милая маленькая штучка, — вдруг сказал Барни. — О, ты милая маленькая штучка! Мне кажется, ты слишком хороша, чтобы быть настоящей — и только снишься мне.

«Почему я не могу умереть сейчас — в эту минуту — когда так счастлива», — подумала Валенси.

Впрочем, ей оставалось совсем немного. Однако отчего-то она чувствовала, что переживет год, который определил ей доктор Трент. Она не берегла себя, даже не пыталась. Но, тем не менее, всегда рассчитывала пережить свой год. Она не давала себе думать об этом. Но в этот миг, сидя рядом с Барни, ощущая, как он сжимает ее руку, она внезапно осознала, что у нее уже давно, по меньшей мере, два месяца, не было сердечных приступов. Последний случился за две или три ночи перед тем, как Барни попал в бурю. С тех пор она забыла, что у нее есть сердце. Скорее всего, это предвещало приближение конца. Природа прекратила борьбу. Больше не будет боли.

«Боюсь, меня ожидают мрачные небеса после такого года, — думала Валенси. — И, возможно, там забывают. Это было бы… хорошо? Нет, нет. Я не хочу забывать Барни. Лучше быть несчастной на небесах, помнящей его, чем счастливой, но забывшей. А я всегда, вечно, буду помнить, что и правда, правда, нравилась ему».

Глава XXXV

Тридцать секунд иногда могут быть очень долгими. Достаточно долгими, чтобы успеть сотворить чудо или свершить революцию. За тридцать секунд жизнь для Барни и Валенси Снейт полностью изменилась.

Однажды, в июньский вечер, они отправились на прогулку по озеру на моторной лодке. Порыбачив часок в маленьком заливе, оставили там лодку и пошли пешком через лес в Порт Лоуренс, до которого было около двух миль. Там Валенси немного побродила по магазинам и купила себе пару чудесных туфель. Ее старые внезапно и полностью пришли в негодность, и в этот вечер она надела симпатичные лаковые туфельки на довольно высоких тонких каблуках, которые купила зимой из-за их красоты в дурашливом порыве хоть раз в жизни сделать такую экстравагантную покупку. Иногда она носила их по вечерам в Голубом замке, но в тот вечер впервые надела на прогулку. Идти в них по лесу было совсем не просто, и Барни немилосердно подтрунивал над ней. Но, несмотря на неудобство, Валенси втайне радовалась, как хороши в этих милых легкомысленных туфельках ее тонкие лодыжки и высокий подъем, и так и не переодела их в магазине, как могла бы сделать.

Солнце уже повисло над верхушками сосен, когда они с Барни покинули Порт Лоуренс. Лес довольно близко подступал к городу с севера. Валенси всегда охватывало ощущение внезапного перехода из одного мира в другой — из реальности в сказку — когда она покидала Порт Лоуренс, и через миг сосны, выстроившиеся рядами, словно закрывали ворота в город.

В полутора милях от Порт Лоуренса находилась небольшая железнодорожная станция с маленьким вокзальным зданием, в этот час она была пустынна — отправления или прибытия местного поезда не ожидалось. Вокруг не было ни души, когда Барни и Валенси вышли из леса. Путь, делающий поворот налево, скрывался из виду, но над верхушками деревьев тянулся перышками дым, предупреждая о приближении проходящего поезда. Рельсы вибрировали от его грохота, когда Барни перебирался через стрелку. Валенси шла вслед за ним в нескольких шагах, собирая колокольчики вдоль узкой извилистой тропинки. Времени, чтобы пересечь дорогу, прежде чем появится поезд, было вполне достаточно. Она рассеянно ступила на рельс.

Она не могла объяснить, как это произошло. Следующие тридцать секунд навсегда остались в ее памяти, как хаотичный кошмар, в котором она пережила агонии тысячи жизней.