Это не был плач, а именно крик, без слез. В конце концов, я же только снаружи младенец, а внутри — очень даже взрослый и адекватный человек. Хотя и было видно, что моя мать была обеспокоена тем, что я совсем не плачу.
Спустя буквально пару секунд на мой крик прибежала мама. Все еще не знаю, как ее зовут — их речь не разобрать, — но это и неважно, во всяком случае, пока.
Первый раз мне было дико стыдно, однако вскоре я смирился со своей участью. С какой же?
— Хишь, хишь… — успокаивающе прошептала мама, беря меня на руки и обнажая свою грудь.
А чего я еще мог ожидать, в конце концов? Я ребенок. Совсем маленький ребенок. И чтобы не умереть с голоду, мне нужно просить титьку.
Не очень хочется описывать сам процесс, да и я бы просто не смог этого сделать. В моменты кормления мозг, кажется, будто бы отключается, и дальше работают уже одни рефлексы. К тому же мама очень красиво поет. Не разбираю ни слова, но от ее голоса становится очень тепло где-то в груди, и я быстро забываю обо всем на свете.
Спустя какое-то время перестал стесняться своего тела. Прошло уже по моим скромным подсчетам около двух месяцев с момента моего рождения. За это время я уже успел побывать на улице, но ничего не запомнил ввиду того, что постоянно спал. Понятия не имею, сколько должны спать младенцы, однако по ощущениям я спал практически постоянно.
Сейчас же я абсолютно спокойно делал то, что делают все маленькие дети. Да, именно это.
В этом вопросе меня смутил только один фактор: меня пеленали тканью, а не подгузниками. Отчаянно надеюсь, что тут дело лишь в том, что я родился в семье защитников экологии, однако глядя на свечи, горящие в доме, мне все больше кажется, что я как минимум со своей смертью переместился во времени. В прошлое, разумеется.
К двум месяцам своей жизни я хаотичными движениями всего, что у меня двигается, разработал мышцы настолько, что смог наконец делать хоть что-то. Говоря конкретно, я теперь пугал родителей тем, что мог переворачиваться со спины на живот и обратно, хотя они, по логике вещей, должны были понять, что дети так делают, и это нормально. Тело все еще крайне слабое, однако я уже могу приподнимать голову, пускай и ненадолго.
Основной проблемой остается язык. Я все так же его не понимаю, а учить меня, видимо, никто пока не собирается. Здесь будет сложнее, так как мне нужно хотеть его учить, ведь я уже говорю по-русски, который в каком-то смысле является моим родным, пусть это и теряет значение в моем положении.
Впрочем, даже не понимая значения слов, я стараюсь как можно чаще удивлять родителей их повторением. В первую очередь я попробовал проговорить свое имя, и клянусь, мне как будто бы дольку лимона в рот засунули. Так и хотелось сказать свое, кхм, настоящее имя, но тогда меня бы не поняли.
В конечном итоге я, видимо, нанес своим родителям непоправимый психический вред, ведь они позвали того самого мужика, который вытащил меня на этот свет, будь он неладен. Узнал я его по голосу, поскольку лицо запомнил плохо из-за стресса, да и бороды здесь носит каждый мужчина.
Для себя я временно окрестил его Шаманом, так как имени его не знаю. Он поднял меня на руки, вглядываясь в мои глаза, а я тем временем разглядывал татуировки, покрывающие его лицо.
— Майя? — тихо, будто бы боясь меня потревожить, спросил он.
— Майа! — громко ответил я, тряхнув головой.
Судя по выражению лица, он был крайне озадачен и все не сводил взгляда с моих глаз.
— Эр ду онна анд?
— Анд!
Он нахмурился сильнее. Казалось, будто его густые брови сейчас уползут куда-то на лоб.
— Ва хетта ду?
— Хетта, — я снова тряхнул головой.
Он улыбнулся и глубоко вздохнул. Лицо его сразу же посветлело, и, видимо, я развеял какие-то из его опасений.
Он повернулся к моим родителям, держа меня на руках, и что-то сказал им. Отец громко засмеялся и выхватил меня из рук, в ответ на что я громко закричал, но родитель мой лишь продолжал смеяться, держа меня в крепкой, но аккуратной хватке.
— Детта’р даттерь мин!
Понятия не имею, чего я наговорил Шаману, однако после того случая мать стала уделять мне больше времени, а к нам домой стали захаживать разные гости: в основном молодые девушки и парни — видимо, друзья родителей. Впрочем, иногда захаживал и Шаман, о чем-то беседуя с мамой.
Мать же стала учить меня говорить. Возможно, она и сама считала, что слишком рано для этого, ведь я еще даже ползать не научился, однако, как мне думается, на это ее подговорил мой старый знакомый.
— Мама, — сказала она, показав на себя рукой, — Майя, — рука показала на меня.
Я лишь высунул язык и закатил глаза кверху, показывая, что мне это уже неинтересно, и что я хочу задачку посложнее.
— Мама… — она с надеждой посмотрела на меня. — Мама — йенте. Майя — йенте.
— Мама, Майя йенфе, — послушно повторял я, пытаясь прикинуть значение нового слова. — Папа йенфе?
Мама ласково улыбнулась.
— Ней, папа — манн.
— Мама — йенфе, папа — манн?
— Йа! — радостно воскликнула мама. — Йа, Майа йенте оссо!