Голый завтрак

Назад, через Лейк-Чарлз и мертвую страну торговых автоматов; южная окраина Техаса, шерифы-убийцы-ниггеров окидывают нас взглядом и проверяют документы на машину. Что-то обрывается внутри, когда вы пересекаете мексиканскую границу, и вдруг вас поражает пейзаж — вас уже ничто не связывает ни с пустыней, ни с горами, ни с грифами; эти кружащие в воздухе пятнышки летают на самом деле так близко, что слышно, как крылья рассекают воздух (хриплый сухой звук), а что-то заприметив, они выныривают из голубого неба, этого гибельного, беспощадного голубого неба Мексики, и — черной спиралью вниз... Ехали всю ночь, на рассвете оказались в каком-то теплом туманном местечке: лающие собаки и звук струящейся воды.

— Заурядность, — сказал я.

— Что?

— Так называется этот город. Уровень моря. Отсюда нам карабкаться еще десять тысяч футов вверх. — Я принял дозу и улегся спать на заднее сиденье. Машину она вела хорошо. Это видно сразу, стоит кому-нибудь взяться за руль.

Мехико, где Лупита сидит, точно ацтекская Земная Богиня, скупо выдавая свои пакетики с паршивым дерьмом.

— К продаже привыкаешь сильнее, чем к употреблению, — говорит Лупита.

Неупотребляющие барыги имеют привычку к контакту, а ее не излечишь. Взять хотя бы Скупщика Брэдли. Лучший в отрасли агент отдела наркотиков. К джанку его никто не сумел бы приспособить. (Примечание: приспособить — в смысле заставить его полюбить или хотя бы попробовать.) То есть любого барыгу он охмуряет на раз. Он такой безымянный, серый и призрачный, что барыге его нипочем не запомнить, вот он и дурачит одного за другим...

Короче, Скупщик становится все больше и больше похож на джанки. Он не может пить. У него уже не стоит. У него выпадают зубы.

(Подобно тому как беременная женщина теряет зубы, вскармливая своего незнакомца, джанки теряют желтые клыки, кормя свою обезьяну.) Он вечно сосет леденец на палочке. Особенно ему по душе «Бэби Руте». «И впрямь противно смотреть, как Скупщик сосет свои мерзкие леденцы», — говорит один коп.

Лицо Скупщика окрашивается в зловещий серо-зеленый цвет. Его организм явно вырабатывает свой собственный джанк или его эквивалент. У Скупщика есть постоянный поставщик. Можно сказать, Человек Внутри. Во всяком случае, так он думает. «Больше не выйду из комнаты, — говорит он. — Ебал я их всех. Больно уж все правильные — что те, что эти. Единственный стоящий человек в отрасли — это я».

Но вот по его костям зловещим ураганом проносится тяга. И тогда Скупщик вылавливает молодого джанки и для начала дает ему пакетик.

— Годится, — говорит паренек. — Но тебе-то что надо?

— Мне бы только потереться о тебя, вот и вся моя раскумарка.

— Угу... ладно, так и быть... раз уж ты не можешь по-мужски возбудиться...

Позже паренек сидит с двумя коллегами в «Уолдорфе»[15] и макает свой сдобный торт.

— Ничего более омерзительного мне в жизни терпеть не приходилось, — говорит он. — Он делается весь мягкий, как кусок студня, и мерзко так меня обволакивает. Потом становится мокрый — весь в какой-то зеленой слизи. Оргазм у него такой жуткий, что ли... Я чуть не очумел от этой зеленой дряни, я уже весь в ней вымазался, а он вдобавок воняет, точно гнилая дыня.

— Да ладно, еще дешево отделался.

Паренек смиренно вздохнул:

— В общем-то ко всему можно привыкнуть. Завтра я опять с ним встречаюсь.

Привычка Скупщика становится всё опаснее. Каждые полчаса ему требуется подзарядка. Иногда он слоняется по полицейским участкам и подкупает надзирателя, чтобы тот впустил его в камеру к наркотам. Дело идет к тому, что никакое количество контактов не будет его удовлетворять. И тут он получает повестку от Окружного Инспектора.

— Брэдли, ваше поведение дает повод для слухов — а я надеюсь, для вашего же блага, что это слухи и есть, — столь неописуемо неприятных, что... Я хочу сказать, что жена Цезаря... гм... что наш Отдел должен быть вне всяких подозрений... и уж конечно — вне таких подозрений, каковые вы, кажется, вызвали. Вы ухудшаете общую моральную обстановку в отрасли. Мы готовы принять вашу немедленную отставку.

Скупщик бросается на пол и подползает к ОИ:

— Нет, хозяин, нет... Отдел — это вся моя жизнь.

Он целует руку ОИ, запихивая его пальцы себе в рот (ОИ должен почувствовать его беззубые десны) и сетуя, что потерял зубы «на шлушбе».

— Прошу вас, хозяин. Я буду подтирать вам задницу, буду стирать ваши грязные презервативы, буду чистить вам ботинки жиром своего носа...

— Право же, это крайне неприятно! У вас что, совсем нет чувства гордости? Должен сказать, что все это просто отвратительно. Точнее, в вас есть нечто... э-э... гнилое, да и пахнете вы как куча компоста. — Он прижимает к лицу надушенный платок. — Я вынужден просить вас немедленно покинуть кабинет.

— Я все сделаю, хозяин, все. — Его опустошенное зеленое лицо раскалывается на части жуткой улыбкой. — Я еще молод, хозяин, и очень силен, когда распаляюсь.

ОИ срыгивает в платок и слабой рукой указывает на дверь. Скупщик встает, мечтательно глядя на ОИ. Его тело начинает наклоняться, как прутик лозоходца. Он весь струится вперед...

— Нет! Нет! — кричит ОИ.