Голый завтрак

Я выпустил тонкую струйку спирта и хлестнул ею по его глазам, проведя шприцем из стороны в сторону. Он взревел от боли. Падая на одно колено и пытаясь дотянуться до чемодана, я успел увидеть, как он скребет левой рукой глаза, словно срывая невидимую повязку. Я толчком раскрыл чемодан, и моя левая рука сомкнулась на рукоятке пистолета — я правша, но стреляю левой. Сотрясение от выстрела Хаузера я почувствовал прежде, чем его услышал. Пуля вонзилась в стену позади меня. Не вставая, я дважды быстро выстрелил Хаузеру в живот, туда, где жилет задрался, обнажив дюймовую полоску белой рубахи. Мне показалось, он хрюкнул, после чего подался вперед и согнулся пополам. Одеревеневшая в панике рука О’Брайена рвалась к пистолету в наплечной кобуре. Чтобы хорошенько прицелиться, я сомкнул другую руку на запястье той, в которой держал пистолет, — у этого пистолета отшлифованный круглый ударник, так что использовать его можно только для двойного действия, — и выстрелил ему в центр багрового лба, дюйма на два ниже линии серебристых волос. Когда я видел его в последний раз, он уже был седым. Это было лет пятнадцать назад. Мой первый арест. Его глаза погасли. Он упал с кресла ничком. Руки мои уже искали самое необходимое, сметая записные книжки в портфель с моими записками, джанком и коробкой с патронами. Я сунул пистолет за пояс и, на ходу надевая пальто, вышел в коридор.

Я слышал, как, пыхтя, скачут вверх по лестнице портье с коридорным. Спустившись на лифте самообслуживания, я вышел на улицу через пустой вестибюль. Стоял прекрасный день бабьего лета. Я знал, что шансов у меня немного, но любой шанс лучше никакого, лучше, чем стать объектом для опытов с СТ (6), что бы там эти буквы ни значили.

Я должен был как можно скорее запастись джанком. Вместе с аэропортами, вокзалами и автобусными станциями они перекроют все джанковые районы и каналы. Я доехал на такси до Вашингтон-сквер, вышел, прошелся пешком по Четвертой улице и на углу засек Ника. Отыскать барыгу не составляет труда. Словно дух, он является, вызванный вашей потребностью.

— Слушай, Ник, — сказал я, — я уезжаю из города. Хочу взять немного героина. Можешь сделать прямо сейчас?

Мы шли по Четвертой улице. Казалось, голос Ника дрейфует в мое сознание из какого-то неопределенного места. Жутковатый, отделенный от телесной оболочки голос.

— Да, кажется, могу. Мне придется слетать на окраину.

— Можно взять такси.

— Ладно, но к этому малому я тебя привести не могу, ты же понимаешь.

— Понимаю. Поехали.

Мы ехали в такси на север. Ник говорил своим монотонным безжизненным голосом:

— Берем тут на днях чудную наркоту. Не то чтобы слабую... Даже не знаю... Какую-то не такую. Может, они подмешивают туда какое-то синтетическое дерьмо... Карамельки «Долли» или что-то в этом роде.

— Что?!! Уже?

— А?.. Но там, куда я тебя везу, всё в лучшем виде. Товар что надо... Останови здесь.

— Быстрее, пожалуйста, — сказал я.

— Минут десять, не больше, если только у него не кончилось, а тогда ему придется слетать... Лучше посиди вон там и выпей чашку кофе... Место тут стремное.

Я сел у стойки, заказал кофе и ткнул пальцем в миндальное пирожное в пластиковой упаковке. Обмакнув черствое резиновое пирожное в кофе, я принялся молиться, чтобы именно на этот раз, пожалуйста, Господи, пусть он сделает это сейчас, пусть не вернется сказать, что у человека все кончилось и ему придется слетать в Ист-Орандж или Грин-пойнт.

Ну что ж, вот он вернулся и стоит у меня за спиной. Я посмотрел на него, боясь спросить. Смешно, подумал я, вот сижу я тут, и у меня, возможно, один шанс из ста прожить ближайшие двадцать четыре часа — я решил не сдаваться и не проводить следующие три или четыре месяца в зале ожидания смерти. И все-таки я волновался по поводу джанка. Ведь у меня оставалось всего на пять уколов, а без джанка я был бы парализован... Ник кивнул.

— Здесь не отдавай, — сказал я. — Возьмем такси.

Мы сели в такси и направились в центр. Я протянул руку, схватил пакет и сунул в ладонь Ника пятидесятидолларовую банкноту. Он взглянул на нее и обнажил десны в беззубой улыбке:

— Благодарю... Я не внакладе...

Я откинулся на спинку сиденья, дав голове возможность поработать без напряжения. Напрягите свои мозги слишком сильно, и они заебутся, как перегруженный распределительный щит, а то и устроят вам диверсию... А я не имел права ни на какие пределы погрешности. Американцы испытывают сверхъестественный страх перед потерей контроля, перед вещами, происходящими независимо от них, без их вмешательства. Они были бы не прочь впрыгнуть в собственные желудки, чтобы самим переваривать пищу и выгребать дерьмо.

Ваш разум ответит на большинство вопросов, если вы научитесь расслабляться и ждать ответа. Как с обыкновенной мыслящей машиной — вы вводите в нее вопрос, а потом сидите себе и ждете...

Я подбирал имя. Мой разум сортировал имена, сразу отбросив Ф. Л. — Фараонский Любовник, Р. Г. — Рожденный Гнилым, С. М. Н. Т. — Славный Малый Но Трус, — откладывая их в сторону для пересмотра, сокращая, просеивая, нащупывая имя, ответ.