Голый завтрак

— Я хочу, чтобы вы с напарником по дороге в контору взяли парня по фамилии Ли, Уильям Ли. Он в отеле «Минога». Дом 103, у самой транспортной развязки.

— Да, я знаю, где это. И его я помню.

— Хорошо. Комната 606. Арестуйте его, и все. И не переворачивайте там все вверх дном, не теряйте времени. Доставьте сюда только все книги, письма, рукописи. Все, что написано или напечатано в типографии и на машинке. Уловил?

— Уловил. Но что за новости... Книги...

— Выполняйте. — Лейтенант повесил трубку.

Хаузер и О’Брайен. Они двадцать лет прослужили в городском отделе наркотиков. Ветераны, как и я. Я сижу на джанке шестнадцать лет. По здешним меркам они были не так уж и плохи. По крайней мере О’Брайен. О’Брайен был мошенником, а Хаузер — непокладистым малым. Водевильная парочка. Для Хаузера было обычным делом, прежде чем что-то сказать, как следует вам врезать — просто чтобы растопить лед. Потом О’Брайен угощает вас «Оулд Гоулдз» — и как только копы могут курить эти «Оулд Гоулдз»?.. — и принимается за обработку полицейским мошенничеством явно тюремного разлива. Парень неплохой, и я не хотел этого делать. Но это был мой последний шанс.

Я как раз перетягивал руку для утреннего укола, когда они вошли с помощью общего ключа. Это особый ключ, который подходит к любой двери, даже если она заперта изнутри и ключ оставлен в замке. Передо мной на столе были пакетик джанка, игла, машина — в Мексике я приобрел привычку пользоваться обычным шприцем и больше не возвращался к пипетке, — а также спирт, вата и стакан воды.

— Ну и ну! — говорит О’Брайен... — Давненько не видались, а?

— Надевай пальто, Ли, — говорит Хаузер. Он уже вытащил револьвер. Он всегда его вытаскивает, когда кого-нибудь вяжет, — для психологического эффекта и чтобы у человека не возникло мысли скинуть улики в туалет, в раковину или в окно.

— Могу я сначала вмазаться, ребята? — спросил я. — Тут осталось полно улик.

Я соображал, как бы мне добраться до чемодана, если они откажут. Чемодан не был заперт, но в руке у Хаузера был револьвер.

— Он хочет уколоться, — сказал Хаузер.

— Ты же знаешь, Билл, что мы не можем этого позволить, — сказал О’Брайен своим ласковым мошенническим голосом, растягивая имя с елейной, вкрадчивой фамильярностью, отвратительной и непристойной.

Само собой, он говорил серьезно.

— А что ты можешь сделать для нас, Билл? — Он посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка оставалась на лице слишком долго, мерзкая и голая, улыбка старого разукрашенного извращенца, вобравшая в себя все запретное зло двусмысленных обязанностей О’Брайена.

— Я мог бы отдать вам Марти Стила, — сказал я. Я знал, что Марти им страшно нужен. Он барыжничал уже пять лет, а они всё никак не могли на нем повиснуть. Марти был ветераном, он очень осторожничал с теми, кого обслуживал. Прежде чем взять с человека деньги, он должен был его узнать, и узнать как следует. Никто не может сказать, что когда-либо отбыл срок из-за меня. Моя репутация превосходна, но Марти все же не стал бы меня обслуживать, потому что знал недостаточно хорошо. Вот таким недоверчивым был Марти.

— Марти! — сказал О’Брайен. — Ты что, можешь на него выйти?

— Ясное дело.

Они что-то подозревали. Человек не может всю жизнь оставаться копом, не выработав интуиции особого покроя.

— Идет, — сказал наконец Хаузер. — Но лучше тебе сдержать слово, Ли.

— Сдержу как миленький. Поверьте, я такие вещи ценю.

Я перетянул руку для укола, пальцы мои дрожали от нетерпения — архетип наркомана.

— Всего лишь старый джанки, ребята, безобидная, дряхлая и трясущаяся джанковая развалина. — Так я это дело изобразил. Как я и рассчитывал, Хаузер отвернулся, когда я начал нащупывать вену. Зрелище не из приятных.

О’Брайен сидел на ручке кресла, покуривая «Оулд Гоулдз» и глядя в окно с тем мечтательным выражением лица, с которым думают, «что-я-буду-делать-когда-выйду-на-пенсию».

Я сразу попал в вену. В шприц ворвался столбик крови, на мгновение яркий и густой, как красный шнур. Я надавил большим пальцем на поршень, чувствуя, как джанк с трудом продвигается по венам и питает миллион жаждущих джанка клеток, чтобы придать каждому нерву и каждой мышце силу и расторопность. Они за мной не наблюдали. Я наполнил шприц спиртом.

Хаузер жонглировал своим курносым полицейским кольтом и оглядывал комнату. Он был способен унюхать опасность, как зверь. Левой рукой он толкнул дверь стенного шкафа и заглянул внутрь. У меня засосало под ложечкой. Я подумал: «Если он заглянет еще и в чемодан, я пропал».

Хаузер резко повернулся ко мне.

— Всё, что ли? — прорычал он. — И не вздумай ебать нам мозги насчет Марти!

Слова прозвучали так угрожающе, что это удивило и потрясло его самого.

Я поднял шприц, полный спирта, и повращал иглу, дабы убедиться, что она насажена прочно.

— Еще пару секунд, — сказал я.