Голыми глазами (сборник)

Он правда был щедрым другом и подарил нам два или три дня, и свой город, и каменный торт оперного театра, и желтый паркет залитых ночными фонарями мостовых, и кисло-сладкую утреннюю слюну привоза, а после посадил в крашеное белой масляной краской плавучее корыто и помахал мотоциклетным шлемом с пристани.

Мы совершили удивительный каботаж.

Мимо набережных в каштанах, где юноши в футболках вели под загорелые руки долгоногих девиц. Мимо гранитных ступеней, как Иисус сходящих в море. Мимо шевелящихся голыми телами пляжей, напоминающих своим влажным кишением маринованные грибы, гордость хозяйки, в новогоднем хрустале. Мимо расхаживающих в панамах холодных фотографов, подстерегающих жертву. Мимо дворцов, рассыпавшихся в зелени подобно мелу на бильярдном столе.

Туда, где город кончался и только единственный обуреваемый тягой дальних странствий трамвай уходил в просторы засеянных капустой и кукурузой полей, среди которых он и ссадил нас в зеленой пустыне у тропинки, наугад ведущей к невидимому берегу.

Высокая береговая дуга оказалась усеяна снизу доверху голубятнями бунгало, именуемых «рыбачьими домиками», и там нас уже поджидал со своим красным мотоциклом наш красивый друг.

Он вручил нам ключи, и вскочил в пружинящее седло, и махнул на прощанье, и оставил нас у входа в сколоченное из разнородных материалов обиталище слегка осиротевшими, и умчался в легком голубом дыму.

И мы зажили вдвоем.

Крошечные дачки, коими оказались на деле «рыбачьи домики», лепились амфитеатром, столь круто сбегавшим к белой кайме прибоя далеко-далеко внизу, что все обращенные к морю фасады вышли двухэтажными, в то время как в заднюю дверь приходилось входить с опущенной головой, чтобы не треснуться о притолоку. Зато они не застили друг дружке зеленоватый простор, и со всякого уровня этого многоэтажного птичьего базара можно было свободно любоваться им до самой Турции, или что там лежало за горизонтом.

К тому же наш домик по второму этажу обвивала галерейка, и оттуда мы могли обозревать всю пустынную водяную чашу, а справа уголком глаза замечать пароходы, с гудками заходящие за мыс.

К задам верхних голубятен подходила кукуруза, и она уже выросла, что было большим удобством. При нужде можно было скрыться в ней, присев под открытым небом среди светло-зеленых стеблей, вместо того чтобы запираться в пахнущем хлоркой бетонном скворечнике в дальнем конце поселка.

Но всего замечательней был пустой и бесконечный пляж.

К нему вела коленчатая лесенка, перебегающая с яруса на ярус.

Чтобы обладать таким домиком на склоне, полагалось быть рыбаком. И потому за каждым владельцем записана была какая-нибудь из лодок, приткнувшихся бок о бок на особых стеллажах, образовавших вдоль берега что-то вроде навеса. Они походили на выложенных для вяления разноцветных рыб. И за нашим другом также числилась одна, купленная за бесценок, – может, из этих, а может, давно сгнившая и растащенная на костры, но оставившая по себе драгоценную бумажку с печатью.

Вот под этим-то навесом и лежала благословенная песчаная полоса.