Гомер

(Ил., XIV, 285-291); плач коней Патрокла после убийства их хозяина (Ил., XVII, 426-428);

ускорение заката солнца Герой (Ил., XVIII, 239); оживление Гефестом созданных им

статуй (Ил., XVIII, 417-420); разговор коней Ахилла со своим хозяином о грозящей ему

опасности (Ил., XIX, 400-424); борьба Ахилла с рекой Скамандром (Ил., XXI, 232-341);

явление Ахиллу призрака Патрокла (Ил., XXIII, 65-107); превращение Ниобы в скалу от

скорби по убитым детям (Ил., XXIV, 614-617), – все подобного рода мотивы в контексте

героического эпоса уже не звучат в такой же мере объективно реалистически, как звучит

сам героический эпос, почему их правильнее называть сказочными мотивами, а не

мифическими.

Особенно богата сказочными материалами «Одиссея». Если в «Илиаде» отдельные

небольшие сказочные мотивы только вкраплены в контекст обширной героической поэмы,

то в «Одиссее» – это не только отдельные сказочные мотивы, но и целые весьма обширные

сказочные эпизоды. Особенно много таких эпизодов мы имеем в песнях IX-XII, где

Одиссей рассказывает на пиру у царя Алкиноя свои приключения первых трех лет

странствования. Читая такие эпизоды, как историю с Эолом, который связал все ветры в

одном мешке, или как превращение Киркой всех спутников Одиссея в свиней, или как

нисхождение Одиссея в Аид, или как Сцилла и Харибда, или Сирены, или месть Гелиоса

за его быков, трудно поверить, что автор этих эпизодов еще не вышел из того

примитивного и детского легковерия, которое раньше приводило к безусловной вере во

все эти чудовища и во все эти чудеса. Чувствуется, что автору этих эпизодов не очень

страшны ни Кирка, ни Сцилла, ни Харибда, ни Сирены, что все это было страшным и

ужасным когда-то очень давно, до Гомера, и что теперь, во времена Гомера, для этой

богатой и обеспеченной, роскошно живущей родовой знати, подобного рода эпизоды

являются по преимуществу эстетическим увеселением, забавным вымыслом, питающим

глубокую художественную чувствительность.

Нельзя сказать, что для Гомера уже совсем миновал век всякой мифологии. Гомер,

конечно, все еще остается порождением общинно-родовой формации и, следовательно,

глубоко верит в реальность мифологических образов. Но он уже настолько [182] развит в

художественном отношении, что мифология и искусство становятся для него чем-то

единым и нераздельным, что простая и наивная мифология со всеми ее ужасами и

страхами уже неинтересна для него и что он поэтому везде настолько же мифологичен,

насколько и поэтичен. А.поэзия уже нейтрализует все ужасы древней мифологии, делает

их красивыми и занятными, совсем нестрашными и превращает как бы в самый

настоящий поэтический вымысел, хотя все это далеко не было простым поэтическим

вымыслом, но уходило в глубину тысячелетнего мифологического реализма в полном и

буквальном смысле этого слова. У некоторых историков античности встречается термин

«Художественная мифология». Употреблявшие этот термин авторы хотели сказать, что

Гомер – это и не просто мифология, и не просто поэзия. У него мифология и поэзия даны

сразу и неразрывно в своем полном и непосредственном тождестве. Думается, что такая

«художественная мифология» необходимо должна была возникать из наивной и

некритической мифологии и той поэзии, которая оперирует уже свободными

художественными вымыслами. При такой точке зрения на предмет становится вполне

понятным, почему мы находим в эпосе Гомера такую огромную склонность к сказке, и

почему эта сказка является совсем другим стилем и жанром, чем строгая героическая

поэма.

б) Роман. Таким же выходом за пределы героической поэмы являются в «Одиссее»

приключения Телемаха и самого Одиссея, причем первые 8 песен очень похожи на

авантюрный роман, а песни XIII-XXIII – на роман семейный.

Роман отличается от героической поэмы не тем, что действующие в нем лица уже не

могут называться героями, и не тем, что они не могут идеализироваться (героям романа

может быть свойственна любая степень идеализации, как и полное ее отсутствие или,

наоборот, осуждение героев), и не тем, что в романе изображается быт (понятие быта –

весьма условное, так как быт в разные эпохи разный, и без него вообще не может

существовать человек, как не существуют без него гомеровские герои). Различие романа с

героической поэмой в основном социально-историческое. Роман возникает только тогда,

когда отдельная личность уже освобождается от родовых авторитетов и тем самым от

мифологии, которая их отражает и своеобразно воспроизводит. Эта личность начинает

проявлять свою собственную иниациативу, становясь в разнообразные отношения как к

другим личностям, так и ко всему обществу, или к тем или иным общественным