Гомер Пим и секрет Одиссея

Она пробежала несколько ступенек вверх – до комнат, в которых жила ее семья.

– Привет, мам.

Ее мать, сидя у кухонного стола, чистила картошку. Несмотря на усталость от заботы о пятерых детях, Сильвия Гольдбер выглядела сегодня очень привлекательной: она подкрасила глаза, такие же черные, как у дочери, и надела голубое платье, подчеркнувшее и ее пышные формы, и прекрасные темные волосы.

Лилу вдруг нестерпимо захотелось обнять мать. Она подошла к ней и заключила ее в объятия, вдохнув аромат духов, подаренных ей сыновьями на сорокапятилетие.

– Ой, доченька… – От удовольствия Сильвия даже охнула. – Как прошла твоя вечеринка?

– Да это была никакая не вечеринка, просто мы хотели отметить наш переход в пятый класс.

Она села напротив матери и взяла нож, чтобы помочь ей с картошкой. Из глубины дома доносилась радиопередача о женской психологии: Сильвия Гольдбер обожала такие программы.

– Я тобой горжусь, дорогая.

– С чего это? – удивилась Лилу.

– Потому что ты перешла в пятый.

– Знаешь, это совсем не подвиг!

Положив картофелину, мать взглянула на нее мягко и немного печально.

– Я горжусь всеми вами, всеми пятью. В вас мое бесконечное счастье, пусть даже вы не даете мне передохнуть. Особенно твои братья… Но я знаю, что у тебя-то судьба не как у других.

– Ты так говоришь, потому что я девочка.

– Нет. Знаю это, потому что ты другая.

Лилу думала, что сказать в ответ, но не находила слов. Взволнованная, опустила глаза и продолжала чистить картофелину.

– У твоих друзей всё в порядке? – продолжала мать.

– Прекрасно, тебе от них привет.

Как хотелось бы сейчас Лилу рассказать матери все, что произошло! Вот что поистине самое трудное: помалкивать, когда тебя распирает от желания поделиться.

– Мне очень нравится твоя прическа. Прелестно, так высоко взбито, – сказала она, чтобы сменить тему. – Спасибо, сердечко мое!

– А «кошмарики» оставили тебя совсем одну? – спросила Лилу, имея в виду братьев, так их ласково называли в семье.

– Да, но я вовсе не жалуюсь: вот у меня и появилось немного времени поухаживать за собой. Люк и Уго отправились со своей компанией поиграть в боулинг, а Габриель пошел к подруге – мне кажется, у них начинается что-то серьезное. Боже мой, если бы это заставило его хоть чуть-чуть взяться за ум, я была бы счастливейшей из матерей…

Она вздохнула с едва заметной нежной улыбкой, которую так обожала Лилу.

– А Жюльен с твоим папой в мастерской, они там возятся с мотором от старой машины, ред-чай-ший случай – это я изображаю, как они сами сказали. Мне кажется, твой старший брат потихоньку хочет взять дело в свои руки.

– Главное, чтоб ему самому это нравилось…

– Конечно, я тоже так считаю!

Сильвия Гольдбер встала, помыла картошку и разложила ее в две фритюрницы – одной оказалось мало.

Минут через сорок все семейство сидело за столом вокруг громадного блюда с жареной картошкой. «Кошмарики» (девятнадцатилетний, двое пятнадцатилетних – это были близнецы – и тринадцати лет) говорили все одновременно, чаще всего с набитыми ртами, производя такую какофонию, от которой родители только закатывали глаза, но Лилу давным-давно к ней привыкла.

– Габриель, сколько раз говорить – не болтай по телефону за столом, – ворчал Даниэль Гольдбер, отец семейства. – Люк, кто ж не знает, что ты сметаешь все, как голодный волк, но неплохо бы и другим хоть немного оставить… А кстати, «кошмарики», вы поблагодарили ваших благодетельниц? Что-то я ничего не слышал… – Спасибо, мам, спасибо, Лилу! – одновременно промурлыкали четыре голоса всех тембров, от уже вполне басистого до еще совсем писклявого.

– А как поживает моя принцесса? – спросил дочь Даниэль Гольдбер.

– Хорошо, папа, – отвечала Лилу.

– Как подумаю, что я отец такого чуда… – добавил он, восхищенно на нее поглядев.

Девочка невольно улыбнулась, несмотря на легкое смущение.

– А моя королева? – спросил он у жены, выпрашивая поцелуй.

Лилу обожала смотреть на родителей, влюбленных друг в друга так же сильно, как в первый день брака. Она считала, что по сравнению с большинством сверстников в школе ей повезло, даже в том, что иногда она заставала родителей за смелыми ласками или долгими поцелуями, от которых ей становилось немного неловко. Но такое выражение чувств было куда лучше, чем ругань или семейные драмы.

Она представила себе атмосферу за обедом у Гомера, особенно без Нинон. Изабель Пим была такой грустной, словно погасшей изнутри. Это, должно быть, убийственно действовало.

А вот Саша наверняка завидовал друзьям. Ведь в семействе Мартель не было ни хмурого молчания Пимов, ни радостного ора Гольдберов, там царили взаимное недоверие, грубость и мстительность. Несколько раз Лилу заходила к Саша, но больше ей туда не хотелось. Она понимала своего друга. Как, должно быть, он несчастен в такой семейке…

Чувствуя себя такой везучей, в то время как ее друзьям приходилось страдать, Лилу внутренне возмущалась: любая семья далека от совершенства, но есть просто семьи-губительницы. Сразу после ужина она отправила эсэмэску Саша и еще одну – Гомеру.

Они были так же дороги ее сердцу, как Уго, Люк, Габриель и Жюльен.