Гомо Сапиенс. Человек разумный

На своих полотнах «машинный мир» воссоздавал и французский художник, долгие годы примыкавший к кубистам, ставший позднее членом компартии, Фернан Леже (1881–1955). Видимо, он первым ввел эстетику машин в кинематограф. В 1924 году Леже ставит фильм «механический балет», где композиционно обыгрывалась самоценная динамика различных предметов, машин, зубчатых колес…

Сюда же можно отнести фильмы Деслава «Марш машин», «Электроночь». Своеобразная зрительная симфония из танца квадратов и различных прямоугольников показана в фильме Г.Рихтера «Ритм 21 года».

Но настоящим идолом для творцов искусства той поры стал, как писали футуристы, «гоночный автомобиль со своим кузовом, украшенным громадными трубами со взрывчатым дыханием».

«Рычащий автомобиль, как будто бегущий по картечи, прекраснее Самофракийской победы (Ники – Ю.Ч.)», – не уставали с восторгом повторять футуристы.

7.17. Бог сидит за рулем

Любовь к машине сильнее страсти к женщине. Автомобиль придает мне уверенность в действиях. Если у меня полный бак, я знаю, на сколько мне его хватит, я могу менять скорость, притормаживать или газовать – автомобиль подчиняется моему любому желанию. Ни одна женщина не может любить с такой отдачей, поэтому по остроте ощущений мне ближе и понятней моя машина, чем плотская любовь мужчины и женщины.

Так Дино Орилья, итальянский психиатр (передает слова одного из своих пациентов)

Эго-футурист Игорь Северянин (1887–1941), король поэтов (27 февраля 1918 года на поэзовечере в Политехническом музее в Москве Игорь Северянин был провозглашен «королем поэзии», второе место тогда занял Владимир Маяковский), в своих стихах требовал, чтобы, когда он умрет, его на кладбище непременно свезли бы в автомобиле. Другого катафалка Северянин не хотел для своих шикарных похорон. И какие ландо, ландолеты, лимузины потянутся за его фарфоровым гробом!

Я в комфортабельной карете на эллипсических рессорах

Люблю заехать в златополдень на чашку чая в женоклуб…

писал Северянин, и читатель словно бы слышал ленивое баюкание эластичных резиновых шин.

Немного же потребовалось времени, чтобы из заманчивого, вожделенного, редкого, достижимого лишь для богачей авто превратилось в массовое воплощение самодовольства современного человека. В род механической собаченки, сопровождающей человека-хозяина всюду. Это удивительное слияние вещи и машины стало ныне любимейшей из человеческих игрушек.

Стучит мотор, вибрирует, трепещет от возбуждения и силы. Чинит разбой миллиардное автомобильное стадо, пасущееся на всех дорогах планета. Уже гуляет по свету анекдот о горожанине, «объевшемся» на загородной прогулке кислородом: чтобы он пришел в себя, его кладут под выхлопную трубу автомобиля. Мрачный юмор, за которым стоят довольно красноречивые цифры: на долю автомобильных выхлопов приходится львиная доля от общего количества атмосферных загрязнений.

Вредоносность авто давно осознана. Однако эта «молекула» второй искусственной природы оказалась настолько въедливой, столь соблазнительной для человека, что он – автомобилист-собственник – готов закрыть глаза на многое.

Болгарский писатель Павел Вежинов (1914–1983) устами героя одной из своих повестей («Барьер») говорит:

«… Сажусь в машину, поспешно включаю мотор и сразу успокаиваюсь. Его тихий рокот несравненно приятнее журчания воспетых поэтами горных потоков…»

И далее:

«…Я уже не один, со мной мотор. Напрасно поносят это терпеливое и непритязательное существо за то, что оно извергает смрад. Ну, извергает, конечно, но, по крайней мере, делает это пристойно, а не рыгает, как люди после кислого вина и чеснока…».

Эпидемия безумной любви к автомашинам охватила мир и, кажется, спадет не скоро. Воздух над городами маленькой Италии недопустимо загрязнен, на дорогах хаос, пробки, однако «автомобилемания» свирепствует здесь с небывалой силой: только в 1988 году было продано более 2 миллионов авто! Полагали, на каждых трех жителей Апеннинского полуострова приходится больше одного автомобиля (в США, считается, машину имеет каждый второй житель).

Вообще на Западе, да и у нас, пожалуй, личный автомобиль – не просто удобное средство передвижения, которому уступает общественный транспорт с его вечным запаздыванием. Это и символ социального положения, и стремление к комфорту, и любимое увлечение.