Гомункулус Зуммингера. Рецепт Парацельса

Парацельс беспокоился, что гомункул выйдет из-под контроля, это случалось в его опытах не раз. Если он замечал, что искусственные человечки перестают его слушаться, то он просто переставал давать им кровь. Зумм иногда втайне посмеивался над своим учителем, – превращать искусство создания жизни в ремесло – не позволительно мастеру. Небо оплодотворяло новую жизнь, но дальше это не развивалось, а только росло. Разве так можно, – сокрушался Зумм, но ничего не говорил учителю. Не говорил отчасти из-за того, что учитель часто оказывался прав, а там, где его правота не проявлялась, то проявлялась потом, спустя годы. А еще Зумм не говорил потому, что сам решил всерьез в будущем заняться этой темой. В этот раз ему удалось уйти еще дальше и смог заранее выбрать нужную сущность, а еще он начал кормить гомо своими желаниями и чувствами. Может поэтому Зуммингер несколько дней уже валяется в постели. То ли спит, то ли нет. Не удивительно, ведь желание встретиться с Канти, оборачивалось на практике совсем другим, что делал Айко. Все это полностью обессиливало Зумма. Гомо с первых дней самостоятельного существования, когда сформировались его части, и он смог выходить из колбы, начал уже тогда ухаживать за Зумми. Тут вы могли заметить одну особенность. Так для Зумма, гомо мог свободно передвигаться и без труда двигал любые предметы, не испытывая никаких затруднений, но для того, чтобы его начали ощущать или видеть другие, Айко и его земному создателю еще много надо было приложить сил и стараний. Айко даже спустя две недели не мог полностью выйти из зеркала в комнате Эллины.

Желание Айко выйти из зеркала беспокоило Зуммингера. Перед его глазами иногда появлялись образы страшных бесконтрольных монстров, уничтожающих все живое, но Айко чувствовал тревоги своего создателя и всячески пытался его успокоить.

– Не бойся, Зумми, ничего плохого не случится. Мне кажется, Айко, – отвечал ему Зумм, – что настоящее нападает на меня, иногда мне страшно. Ты единственное существо, с которым я могу быть откровенным, Айко.

– Да, Зумми, только так и никак иначе, ты не сможешь вырастить меня таким, как надо. Ты на верном пути. Твое бессилие и страхи от того, что я еще расту и развиваюсь. Потерпи, мой создатель, а сейчас отдыхай, не думай ни о чем, – успокаивал его гомункул.

– Даже о Канти? – спрашивал его Зумм.

– Нет, о ней тебе просто необходимо сейчас думать, иначе, я перестану расти, Зумми. Из-за твоих направленных чувств, Зумми, мне самому невероятно трудно общаться с Эллиной, поверь, не просто. Всем своим существом я с твоими желаниями, Зумми и так же хочу встретить нашу Канти.

– Это осадок от твоей пищи, Зумм, у нас пока что нет выбора.

Всякий раз Зумм внимательно всматривался в глаза своему созданию. Он боялся увидеть в них дикий блеск неконтролируемой страсти и жестокости, но животного блеска не было. В его глазах была любовь, терпение и забота, которую он продолжал проявлять в отношении Зуммингера, втайне, как и Зумми, желая встретить Канти, истинного объекта чувств и желаний. Вот так они действовали наперекор со своими истинными желаниями. Еще немного потерпеть, – думали они и продолжали начатое грязное дело.

Новая Эллина.

Этим утром Эллина, впервые за долгое время проснулась в отличном настроении, хоть уснула довольно поздно. Обычно, сколько бы она не спала, никак не могла почувствовать бодрость и прилив сил. А в этот раз, как ни удивительно, бодрость переполняла ее! Эта ночь была чудесной: ей снился сон с князем – чутким, внимательным, сильным и нежным. Казалось, за одну ночь, в ее сердце проснулась ее любовь к князю и как и раньше, она вдруг, почувствовала острую тоску по супругу.

Канти увидела утром Эллину и от удивления не могла ничего сказать. Она открыла от удивления рот, но ничего не прозвучало. Эллине пришлось самой ее спрашивать.

– В чем дело, Канти, за тобой будет закрывать рот? – Эллина рассмеялась, – открыть открыла, а закрыть забыла!

Канти рассматривала преображенную госпожу – свежая кожа лица, яркие глаза. Даже волосы стали ярче и стали виться на кончиках, а голос… Голос стал звонким и радостным.

– Что с вами, госпожа? – только и смогла выговорить Канти.

– Мне сегодня так хорошо, Канти! Ты себе не представляешь! Впервые мне так сильно хочется увидеть моего любимого Альберта. Даже в первые месяцы нашей совместной жизни такого не было, а сейчас, что-то произошло со мною или с миром, не знаю что, но меня переполняют желания!

– А вчера не было ничего необычного, госпожа? Вспомните, после того, как я ушла, пропев вам вашу любимую песню, что случилось?

Эллина начала вспоминать.

– После того, как ты ушла, Канти, я стала готовиться спать и перед тем как лечь в постель, я подошла к своему зеркалу. Помню, как слегка начали потрескивать свечи, и чем ближе я подходила к зеркалу, тем громче начинал трещать их огонь. Я даже попробовала отойти.

– И что было, когда вы отходили? – насторожилась Канти.

– Когда я начинала отходить от зеркала, то свечи переставали трещать.