Гончар из Модиина

Силонос не знал, но Шифра глубоко сожалела о сказанном. На глаза навернулись слезы, и она почувствовала, что задыхается от подступивших к горлу рыданий. Она пыталась сдержаться. Не хотела, чтобы её, плачущую, услышал брат.

Когда он вошел в дом и не увидел Силоноса, вопросительно взглянул на сестру.

– Что произошло? Где Силонос? Ты чем-то его обидела? – озабочено спросил Эльазар.

Ответом было молчание. Шифра почувствовала, что её покидают последние силы. Это молчание было расценено Эльазаром по-своему. И он доверительно сообщил сестре, что Силонос предложил ему поехать на целый год в Афины, и поработать в мастерской Атикуса – одного из лучших греческих керамистов.

Все расходы, связанные с поездкой и пребыванием в Афинах, Силонос брал на себя.

Более того, сообщил Силонос, Атикус уже знаком с работами Эльазара и готов поделиться некоторыми своими секретами.

Силонос лишь умолчал, что Атикус уже получил от него солидный аванс.

Силонос пытался исподволь подготовить Эльазара к пребыванию в среде афинских художников. Подробно рассказывал об их отношении к творчеству. Предупреждал о нравах, которые следовало знать и избегать, разъяснял право художника изображать все, что тот сочтет нужным.

– Ты увидишь превосходнейшие фрески, украшающие наши храмы, великолепные барельефы, запечатлевшие жизнь богов и борьбу героев.

– Я внимательно слушал друга, – рассказывал сестре Эльазар, – все это действительно красиво, но наш единственный Храм, не нуждается в подобных украшениях. Он прекрасен своей духовностью. И в этой духовности – его красота и величие!

– Правильно! – вырвалось у Шифры. – А что ответил Силонос.

– Он сказал, что с этим бессмысленно спорить. Он лишь попытался рассказать о том, как живут люди искусства в Афинах. Там нет единого мнения об изображении богов и героев.

Эллада – совсем иной мир, но Силонос лично придерживается того мнения, что боги Эллады – это идеальные люди, возведенные в ранг богов. Точнее, – сказал он, – в ранг идеальной, божественной красоты, достойной человеческого преклонения.

– То, что говорил Силонос, было для меня неприемлемым, – делился своими мыслями Эльазар. – Если боги – это люди, а люди – это боги, кто же тогда управляет нашим великим миром? У них, эллинов свое понимание божественного, – заключил он, – у нас своё. Не мне судить об этом.

И, ища сочувствия Шифры, он задумчиво произнес:

– Я не скульптор и не афинский архитектор. Я всего лишь горшечник из Модиина. Для меня красивейшее творение – это наша Тора. И я делаю лишь то, что могу. Если же что-либо получается, я бесконечно благодарен Всевышнему.

– Вот так новость! – вырвалось у Шифры. – А я ни о чем подобном даже не догадывалась! – и звенящим до предела голосом выпалила: – Значит, все-таки вместо эллинизаци варваров ты, брат мой, приглашаешься в Афины варваризировать эллинов! – и истерически рассмеялась.

Её смех прерывался глухими рыданиями, наконец, она не выдержала и дала волю слезам.

– Не плачь, сестра, – успокоил её Эльазар, – нет причин для слёз, нам не придется расставаться. Ни в какие Афины я не поеду!