Гончар из Модиина

Между тем тяжелая тревога не покидала старого Матитьягу. Неожиданное подтверждение назревающей бури он получил также из далекого Кумрана – селения находившегося у берегов Степного моря. Среди проживавших там сынов света – ессеев, был его давний знакомый Ханания.

В свое время Ханания жил в Иерусалиме. И когда по великим праздникам Восхождения – Песах, Шавуот и Суккот, Матитьягу поднимался к Иерусалиму, они не раз плечом к плечу молились в стенах священного Храма. Вели задушевные беседы.

Ханания был человеком прямым и честным, неутомимым искателем истины и справедливости. Ревностно соблюдал все заповеди, предписанные Торой

Однако с тех пор, как несколько лет тому назад Ханания ушел к ессеям и был принят в их братство, они не встречались. И теперь, увидев в своем дворе давнего знакомого, Матитьягу вначале не узнал его. Что-то сильно изменилось в стоящем перед ним человеке. Его худое бледное лицо, окаймленное негустой серой бородой, отражало спокойствие и одновременно тревогу. Суетливость, характерная для жителя Иерусалима, исчезла.

Перед коэном стоял совсем другой Ханания. Он больше не искал истины, он нашел её. Владел ею, и это владение истиной в полной мере отразилось на внешности Ханании. Его речь была краткой, казалось, что он щадит время собеседника и, в особенности, свое, для более значительных дел, от которых обстоятельства его оторвали. Дела же эти были настолько важны, что на всем

Б-жьем свете важнее их ничего не было.

– Шалом тебе, сын праведности! – приветствовал он Матитьягу.

– Шалом тебе, сын света! – услышал он ответ хозяина. И одновременно с этим приглашение войти в дом.

Однако Ханания отказался от этого приглашения. Он не обладал достаточным временем для беседы и лишь попросил разрешения присесть в тени, растущего во дворе, рожкового дерева.

Матитьягу понял гостя и молча присел рядом. Он хорошо знал болезненную требовательность ессеев к ритуальной чистоте, которую можно было соблюдать, как был уверен гость, лишь там, в Кумране, в гнезде сынов света.

– Близится конец дней, – просто, по-деловому, начал излагать цель своего приезда Ханания. – Тяжелые испытания вновь выпадают на долю нашего народа. Сыны тьмы и беззакония вскоре разрушат иерусалимский Храм, великое творение рук человеческих. Однако это страшное преступление их не спасет, оно лишь приблизит Царство света и праведности. И тогда Всевышний воздвигнет нерукотворный Храм.

Матитьягу внимательно слушал Хананию. Ему были хорошо знакомы воззрения братьев-ессеев. Во многом он с ними соглашался, но только не в пассивном ожидании разрушения Храма. Согласие с некоторыми взглядами ессеев, было тем мостиком, который сохранял доверие и теплые чувства между Хананией и коэном Матитьягу.

– Вал горя и разрушений прокатится по священной земле Израиля, – продолжал, меж тем, Ханания, – и сыны света приняли на себя великую и почетную обязанность – сберечь для будущих поколений все, что завещано Всевышним, а также истинное толкование этих заветов, – Ханания замолк. Матитьягу не задавал вопросов, ждал.

– Огонь и орудия разрушения способны уничтожить человека и всё, что создается его руками, – говорил Ханания, – но мы не можем допустить, чтобы исчезло великое наследие, оставленное нам в речениях Моше-рабейну, в словах пророков, судей и патриархов, как того хотят сыны тьмы.

Ханания сделал многозначительную паузу. Он хотел, чтобы Матитьягу осознал всю серьезность дела, которому посвятили себя ессеи, а исходя из этого, и понимания важности просьбы, которую Ханания намерен был огласить. Затем продолжал:

– Братья-ессеи многократно изложили на пергаменте из лучшей козьей и овечьей кожи, на бренном папирусе и даже на медных пластинах, все, что составляет это великое наследие, до самых мельчайших подробностей.

Однако, как ты, знаешь, глубокочтимый коэн Матитьягу, все эти листы папируса, пергамента и даже медные пластины – бренны, – Ханания немного передохнул, – так же бренны, как и сам человек. Они со временем превратятся в прах, пыль и, в конце концов, в вечную божью землю. Нам же надо сохранить их для времён, что наступят после конца дней.

Только теперь Матитьягу начал догадываться о цели приезда Ханании. В знак согласия способствовать выполнению его просьбы, Матитьягу склонил голову. И Ханания это понял. Тем не менее, продолжил:

– Наши труды можно сохранить, лишь спрятав их, в надежном месте. И сосуды, в которых будут помещены бренные листы, должны быть изготовлены из вечного материала – Б-жьей земли.

– Здесь указаны размеры листов священного писания, свернутых в свитки, – и Ханания протянул Матитьягу папирус. – Форму же кувшинов и как их надежно запечатать, – подскажет с, Б-жьей помощью горшечник, его опыт, чутье и понимание важности порученного ему дела.

При этих словах он встал, вытащил увесистый сверток из внутреннего кармана, халата, свободно висевшего на его плечах.

– Здесь оплата за труд, – сказал он. – Имя горшечника Эльазара из Модиина мне хорошо известно, еще со времени, когда я жил в Святом городе. И, когда я предложил братьям поручить Эльазару эту работу, решение общины было единодушным. – Затем доверительно прибавил:

– Мы знаем, что Эльазар бен Рехавам достоин этой работы, как и то, что, выполнив её, он забудет о ней. Слишком надоедливыми стали сикофанты и ищейки сынов мрака.

Матитьягу молча принял деньги. Затем спросил, – какое количество кувшинов необходимо братству?

– Пусть трудится до конца элуля, – последовал краткий ответ. В последний день месяца к тебе приедут наши братья и заберут все, что сделает Эльазар.

– В это время к ним подошел Ионатан, младший сын коэна Матитьягу. Он вынес из дома кувшин с родниковой водой, поднос с хлебом, сыром и сушеными финиками. Ханания улыбнулся Ионатану, но взял только кувшин с водой и долго пил, пока кувшин не оказался пустым. И лишь, прощаясь, взял с собой несколько ягод.