Гончарный круг

— Дак сесть разве?

— Да уж сделай милость!

— Как, Денис?

— Я готов.

— Ну, дак и я готов теперича. — Михаил Лукич торопливо сел за круг, снял подсечкой старый комок, бросил его в угол. В это время по знаку Дениса «юпитеры» быстро набрали полный свет. Пока они разгорались, старик оттиснул пальцем комок глины, посадил его в центр круга. Только уж когда притиснул его кулаком, подумал, что, может быть, не так чего сделал.

— Не надо было насаживать-то? — спросил у Дениса.

— Насадили — значит, надо было.

— Скажешь, когда начинать-то?

— А вы попробуйте опять не обращать на меня внимания. Делайте свое дело, а я — свое. Макар нам споет чего-нибудь, пока Матрены Ивановны нет. А, Макар? Все и будем при деле.

— С чего бы это я запел-то? Хошь, загадку загадаю?

— Загадывай. — Денис посмотрел в видоискатель: отличный будет кадр!

— Вот, слушай. А ты крути знай!.. Дак вот… Родится, вертится, растет, бесится, помрет — туда и дорога! Это вот одна тебе, а погоди, и другую щас вспомню.

Круг уже шел у Михаила Лукича, глина тянулась под пальцами, образуя утробу, которой надлежит потом стать завязью и плодом в руках мастера. Руки же пока были суетны, они плохо чувствовали глину, видимо, ждали момента, когда им приспеет такая работа, которая сама по себе отодвинет и заботы, и страхи, а станется только плавность рук, их извечная сноровка.

— Первую я почти отгадал, — сказал Денис немного громче, чтобы прикрыть голосом мотор камеры, но Михаил Лукич услышал этот сыплющийся звук (он ждал его!), руки чуть дрогнули, приостановились, но все-таки пошли в дело и даже вроде ровней, чем вначале.

— Ну, дак вторую слушай теперича, — снова заговорил Макар. — Взят от земли, яко Адам; ввержен в пещь огненну, яко три отрока; посажен на колесницу, яко Илия; везен бысть на торжище, яко Иосиф; куплен женою за медницу, поживе тружеником во огне адском и надсадися; облечен бысть в пестрыя ризы и нача второй век житии; по одряхлении же рассыпася, и земля костей его не приемлет. Во, какя загадка-то тебе, парень! — Макар прищурил черный глаз на Дениса, дескать, неужто не отгадает?

— Да, братцы! В одном горшке весь Ветхий завет и Михаил Лукич тут же.

— Ввержен в пещь огненну? — спросил мастер.

— Пожалуй! — согласился Денис.

— А еще облечен бысть в пестрыя ризы, привезенные Савеловым из колхозного очага культуры! — вставил Василий.

Старики улыбнулись, и Денис обрадовался, что голова мастера взята крупным планом. Получилось, что улыбается мастер кругу, тому, что рождается на нем.

А на круге уже поспела завязь, и старик заторопился обратить ее в плод, чтобы глина и каплю не успела подсохнуть, пока он вертит второй горшок, иначе кандейка плохо свяжется витой ручкой. И забота эта отрешила его от других забот, вернула ему и сноровку, даже силу — не былую, конечно, не прежнюю, и даже не прошлогоднюю, но такую, что хватило ее на всю кандейку и на то, чтобы встать с лавки, отереть руки о подол фартука и сказать с весельцой:

— Эко, лешая какая вышла!

Денис выключил камеру. Счетчик показывал, что в кассете осталось метров семь пленки. Что снять? Нет, больше ничего не надо. На этот раз. Надо скорее ехать на плановую съемку, делать ее и возвращаться сюда — пусть уже зимой, чтобы без сутолоки, постепенно продумать и снять большой, вернее, настоящий фильм. Кое-что для него уже есть! Кто только придумал этот приезд людей с горшками! Такого уже больше не снимешь. А сейчас надо ехать. Сегодня же, чтобы успеть сделать плановую ленту.

Свет еще горел, и Денис не вставал из-за камеры. Он обнял треногу и долго, не отрываясь, глядел на стариков, смирно сидящих возле круга с готовой кандейкой.

— А ведь я к вам еще приеду. Можно?

— Да хорошо бы. Токо уж без этой штуки, — кивнул Михаил Лукич на камеру.

— Посмотрим.

— Приедешь, я те расскажу, как одного моего приятеля в кино снимали, — устало похвастал Макар.

— А что, есть уже, что рассказать?

— А как жо? Такой ли ишшо тарарам с фонарями был — я те дам!

— Фонари — это дело такое! — Денис резко встал. — Фонарей больше не будет. Отдать свет, Валентин! Виктор, собирать монатки! Все. На этот раз мы закончили.

— Э! Погодите маленько! — раздался голос Кондратия. Никто и не видел, что он стоит у дверей. — Даве я не поспел на лужайку-то. А у меня вона жбан-то какой! — И Кондратий выволок на свет нечто огромное, вроде ведерного чугуна, но похожее и на кувшин.

— Это вещь, Денис Михайлович! — вдруг загорелся Виктор.

— Ну, и что мы должны с ней делать? — спросил Денис.

— Дак тоже вроде этого, — вяло заговорил Кондратий.

— Снять для кино?

— Ну, вроде того… Опоздал я даве на лужайку-то. Пока ослобонил его да очистил…

— А мы и здесь уже закончили.

— Денис Михайлович, ну мы же еще не свернулись! Долго ли уважить человека? — Виктор освободил место на лавке в простенке между окнами, круто развернул туда свет. — Вот здесь блеск будет! Э! А каска?

— С собой нету. А дома была.

— Надо!

— Дак мигом! — радостно проревел Кондратий и вылетел из дома, задев головой притолоку.

Старики хохотнули.

— Вота охота-то пуще неволи! Как понос мужика прошиб. На пожаре так-то никогда не бегал.