Гончарный круг

В конце кочковатой поляны старик полез прямиком через жесткую траву, ругаясь, что она вымахала тут в нечистую силу – косы на нее нет! Перед большой старой плетенкой из соломы он остановился, подождал, когда продерутся поближе гости.

– Вота копи-то мои золотоносные! – показал он на плетенку, стащил ее в сторону и раздвинул плотно лежащие жерди. Под жердями были ступеньки – белые от росы, будто заиндевевшие. – Вота моя-то глина где! Не то што у Кондратия. Ну-ко, ступи который голой-то ногой – ошпарит. – Старик опустился на колени, смахнул ладонью росу с верхней ступеньки, быстро понюхал ладошку и вытер ее о штаны. Яма пахла холодом, лесной прелью и свежей глиной. – Вота куды стрекотать-то надо, Денис. Это вот яма! Батька ее, Лука зачинал, да я, считай шесть десятков – три войны выбрось – из ее беру. И все еще дает, не скудеет.

– А княжьи скудельники разве не тут же глину брали? – пошутил Денис.

– Жила-то, может, и та же, а яма ихняя ближе к Стретенью была. Тама уже выбрано все. Поди, и следов не осталось. А глина-то одна. Старый-то черепок возьмешь – и видать ее.

Пока Денис говорил со стариком, а потом снимал яму то издали, то в упор по ступенькам, Василий томился рядом на жаре. Он приуныл немного и оттого, что не стало спасу от солнца, которое шпарило его через черный пиджак, и оттого, что никак не мог понять, зачем надо снимать для кино босого старика и эту его яму – закрытую черт те какой рухлядью и заросшую всю. Двадцать пять лет прожил Василий на земле, закончил педиститут, был учителем, участвовал в самодеятельности и теперь вот даже выдвинут в районные руководители, но он никогда еще не видел – разве что мельком по телевизору – как снимают кино. В его представлении все это должно быть, уж если не торжественнее, то во всяком случае красивее. А потом – снимают ведь в «его районе», и, конечно же, все это должно быть не так, как сейчас. Ему очень хотелось этого. Ведь столько у них прекрасного – и людей, и сел, столько всего нового, во что уже вложено немало и его сил, а снимают полуобвалившуюся яму и босого старика. Странно…

Денис сошел вниз за Михаилом Лукичом.

– У вас тут шахта целая. Только воды нет, – сказал он.

– Копи это у меня. Погляди-ко вот, – Михаил Лукич поковырял пальцем стенку. – Гляди. Глина вот, а синяя. Пробовал я этта из нее вертеть – хорошо идет и на цвет хорошая в посуде, да воняет больно при обжиге. Вота, гляди, какой полосой идет. Не видать тебе? Даже рукой ее, чу, слышно. Посуше маленько. Што вот это такое?

– Соли какие-нибудь или отложения. Не геолог я, не знаю.

– Денис Михайлович, я пойду, пожалуй? – донесся сверху голос Василия.

– Добро.

– Может, и соли, – продолжал старик. – А на язык-то пресная. А это вот моя самая! Вота скоко! Еще сто лет крути, и останется. – Он походил по яме, обшлепывая ее рукой то по одной стенке, то по другой. Дом он так не показывал гостям, как показывает яму, – что значит гончар, а не плотник! – Масло, а не глина! Хоть бы камешек какой али сорина – ни! Одна чистая глина. Художник тут как-то приезжал ко мне из города, мастер тоже. Завидовал. Мешок моей-то глины увез. Ну, правда, он в форме вертит. Показывал мне. Складно. А я не могу. Форма дак форма и есть – не своя рука… Цельный-от мешок не снести будет. – Он взял откуда-то со своего места солдатскую штыковую лопатку, срезал пласт глины. – Десятка на три кринок будет. Хватит нам?

– Вполне.

– Ну и ладно. А мало будет, дак еще придем.

…Обратная дорога была быстрей. В подлеске их встретили Макар с Ваняткой на Елке, запряженной в одер для сена.

– Бог в помощь, старатели! – поприветствовал Макар гостя и приятеля и развернул одер к деревне. – Ну-ко, давайте ноши-то. Садись, Михайла, на мое место, нагрел я его. – Макар перекинул колоду через укосины одра, примостился на другой стороне.

– Я пешком пойду – складней будет.

– Тезево растрясешь? Чай, не родить тебе.

– Горю, пойду дак!

– Да иди, иди, батюшко. Было бы ведь сказано. На-ко вожжи, Денис. Да не гони больно-то, а то хожалый отстанет у нас.

Михаил Лукич пошел по колее за одром. Спина опять заныла, и он не сел к Макару, чтобы не растрясти ее окончательно. Солнце палило сзади, и плечи чувствовали, как оно палит, а пояснице было холодно, словно приложился спиной к стенке ямы.

Спрыгнул с одра Ванятка, сказав, что с дедом Мишей идти ему будет способнее.

– Видал, Денис, скудельников? – подмигнул Макар. – Такой уж у них цех: друг на дружку глядят. Раз уж один пешком пошел, то и другой не промажет.

Что-то уж больно веслым Макар гляделся сегодня. Голова у его висела низко, дым от цигарки он пускал через нос и не отмахивался от него, а все жмурился и улыбался, поглядывая на босоногого приятеля.

– На-ко вот, держись! – Он потянулся назад, чтобы разобрать веревку от гнета, но Михаил Лукич перехватил ее и ловко напутал Макару на голову несколько петель.

– Сам-то привяжись, – сказал он и на случай отстал от одра.

– Ладно, леший тебя дери! – засмеялся Макар. – Не говорил я, как к медали тебя представляли?