И яма заросла, затянулась, родимая, жерди перетрухли, обвалились. Замусорились Болотниковы копи! Вычистил, обладил всю, вырубил жерди, ошкурил их, чтобы уж все как следует – не на день ведь делал – для всей остальной жизни… Штыковой солдатской лопаткой вырезал из свежей стенки ломоть глины и принес его на ладошках, как подарок несут. Поработал топориком, стамеской, насадил дубовый круг на немецкий подшипник, что еще из Германии трофеем привез! И свертел на новом, мокром еще круге одну разъединственную кринку. Уж вертел круг-то, вертел, вытягивал ее да обглаживал – девке бы любой было завидно, сколько тоски, сколько памяти, сколько ласки на эту кринку ушло. Как стеклянную поставил ее на полку. И для нее единственной собрал печь для обжига. Дрова-то и те взял из поленницы не подряд, а выбрал поровней которые. И обжег ее. Вот уж звонкая-то вышла! Щелкнешь по краешку – и отзовется глубоким матовым звоном. И красивая была! Красная. Полива прозрачная, чуть в зелень отдавала… Поставил эдакое диво на стол перед Матреной и сказал: «Ну, теперь и крестьянствовать можно. Душа на место встала». И Матрена, бывало, молоко по кринкам разливать – ее первую на лавку ставила. Гости какие придут – кринка эта на столе… Это уж потом она почернела, пошла во всякий расход, а сперва как дорогая память была. Такую бы, по делу-то, надо бы скрутить – руки, жалко, не те. А то еще кандейка была – два горшка на одной ручке – в войну в Смоленской области такую посудину видел. На покос после войны кандейку брали. Бывало, сядут с Матреной друг против дружки и хлебают всяк из своего горшка. А то дак в одном горшке – похлебка, в другом – картошка. Потом и другие мужики кандеек себе навертели.
– А кандейку если я накручу? – спросил старик.
– Это даже интересно, – ответил Денис и мысленно увидел продолжение кадра: нарядная красная кандейка среди травы, дальше – рисованная мультипликация: мужик и баба снедают на покосе щи да кашу. А можно и Михаила Лукича посадить с Матреной или с Макаром. Тут тебе и пестрота луга, и вышитые рубашки… И будет настоящий лубок для выставки. Нет, никаких вышивок и подставок. Все – как есть. И только так!
Под окном завязался какой-то разговор. Кто-то шел в дом, а Василий не пускал, потому что «юпитеры» горели на полную мощность и, надо думать, шла съемка. Уж не Макар ли там объявился? Михаил Лукич не утерпел, приподнялся со своего места и увидел, что Василий загораживает дорогу Кондратию, а тот в широком ремне пожарного, с топориком в чехле, толкует парню, что коли добром его не пустят, он и вовсе порушит их дело, потому как нельзя палить такое электричество в деревне без пожарного надзора.
– Батюшки, Кондратий службу вспомнил! – повеселел Михаил Лукич.
Денис прислушался к разговору, понял, в чем дело, велел пропустить пожарного. «Юпитеры» вырубили. К удовольствию Михаила Лукича в избе опять сделалось сумрачно. Денис встал посреди избы, дожидаясь Кондратия.
– В чем дело? – спросил он, едва тот перенес ногу через порог.
– Пожарная служба! – важно доложился Кондратий и оглядел избу.
– Приятно слышать, а что дальше?
– Мер не вижу для безопасности.
– Дальше?
– А все! – ответил Кондратий и сел на лавку, звякнув какой-то из железяк своего ремня.
– Не понял.
Кондратий поправился на лавке, покачавшись с боку на бок, поглядел на Дениса и неторопливо заключил:
– Тут такое дело: или песку везите и остальное по правилам, или я тут буду находиться для крайности. Што вы! Дом – лучина, деревня – поленница. Полыхнет – я те дам! Так што вот…
– А ремень-от где сыскал? – спросил Михаил Лукич.
– На дворе висел… А курить тута можно у вас? – осведомился пожарный.
– Привет! – рассмеялся Денис. – Он же теперь и спрашивает!
– Дак я не в пожарном смысле. Я насчет вашего дела. Не задымлю?
– Все! Полный свет! – еще смеясь, скомандовал Денис. – Все по местам.
Глава 19.
«Юпитеры» запахли сухим дуговым огнем, напряглись от света. Кондратий оборонился рукой от яркого луча, упавшего на него через какое-то отверстие, потом догадался сдвинуться на лавке. Огляделся, успокоился, даже в окно выглянул и серьезно показал кому-то кулак, наверно, чтобы не завидовали его теперешнему положению.
Михаил Лукич машинально отер руки о фартук. Да, все-таки надо начинать крутить. Дело не хитрое: два горшка – один побольше, другой поменьше, плетеная перемычка между ними и ручка с краю одного горшка на край другого. О крышках и говорить нечего! Глянул глазом, пальцем надавил – и готовы… Надо начинать. Надо сдвинуть круг с места, а когда он пойдет, тогда поздно будет раздумывать, тогда само все должно случиться. Надо начинать.