Гончарный круг

– Ну, конечно, так он понимает замысел – все правильно. Фильм сугубо документальный, об одном человеке. Это с одной стороны. И я, вроде, согласился с ним. А с другой-то стороны – Болотников как-никак почетный колхозник, не так уж это мало. Ну, так можно его взять и с этой стороны?

– А им это надо?

– Они сами не знают, что им надо. Словно, кроме этих горшков ничего исконного в деревне нет.

– Говорил ему это?

– Говорил.

– А он чего?

– Ничего. У него, видите ли, задача другая.

– Ну, так чего же ты тогда? Велишь ему цель переставить? Это уж не наша с тобой задача. Не мы с тобой их сюда звали – сами приехали, значит, знали за чем, и чего же это мы теперь мешать должны? Ты за другим бы приглядел – старика они там не уморят, почетного-то колхозника? А то он сам не свой какой-то.

– Ну, уж тут я вам не нянька.

– Тогда и я тебе не советчик. Дальше поедешь или вернешься?

– Вот подождите, Николай Иванович приедет, он вам тоже скажет.

– Что он скажет – это его дело. А ты – или-или. Мне еще полколхоза объехать надо.

– Я останусь.

…Стол уже был готов. Начищенный самовар посвечивал латунью и снисходительно подкапывал курносым краном в подставленную под него чашку. Старики томились от безделья и даже, пока одни-то были в доме, пошарили в горке: не найдется ли чего Михаилу Лукичу для храбрости, а Макару для разнообразия. Не нашлось. Матрена Ивановна знала в доме больше закоулков, чем хозяин.

– Чертова кукла она у тебя, а не баба, – сказал на это Макар. – А ты – козел кладеный, коли дело в доме не поставил. Вот вы пара какая.

– Это штобы скрутилось у меня чередом сегодня, убрала она. Погоди, дело приделаем, сама поставит. Еще одно место знаю у ее…

Михаил Лукич пооткрывал ящики комода, похлопал ладошкой по уложенному в них белью.

– Нету?

– Нету…

– Ну и сиди тогда тут, а я на волю пойду.

На улице Макар увидел Василия, подождал, когда тот подойдет поближе.

– Это твоя машинка-то? – кивнул он на «Мосвич».

– В некотором смысле. А что?

– А чего она тута без дела-то жарится?

– У вас есть какое-то предложение?

– Да ведь можно бы… – Макар сощурил бесовские свои глаза, запустил пятерню в густые волосы на затылке. – А! ладно! – сказал он и скислился.

– А то глядите…

– А ты шибко сейчас занят чем?

– А что?

– Тогда это… Возми-ко Ванятку да махните с ним в Стретенье, пущай он там дома пооббегает, горшков Михайловых попросит у старух. Тама их много у всех. Для кина, мол, надо. И привезите сюды. Тут они пригодятся, кажись.

– А что, больше послать некого?

– Ну, я-то чего на телеге привезу, да и скоро ли? А ты на машинке-то – мигом.

Василий поехал сперва к бочагу искать Ванятку или еще кого-нибудь из ребят, а Макар побрел на лужайку, где чего-то делали возле круга Денис, Валентин и Виктор.

Опять Михаил Лукич остался в доме один на дин с нелегкими своими думами. Какое-то время назад душа его озарилась молодостью, когда принесли Макаровы свадебные чашки. Теперь их опять нет. Пускай для дела взяли и, может, ненадолго совсем, а все равно – были и не стало их. Вот и мастер так же. Был он, мастер-то. Был, да весь кончился. Поблестел, покрасовался, как самовар начищенный, попыхтел да по капле весь и выкапал. А вернее-то даже так: пока пыхтел-то, дак и не к чему было – блестят бока-то али нет. Это уж вот теперь стало вдруг интересно, чтобы посверкать маленько. А толку-то чуть. Кран-от не держит теперь, сил-то и нет в руках. Глазом-то, душой-то он бы еще и похлеще Макаровых чашек сейчас завернул, да пустое это все, коли годы ушли. Только, что поверить в это трудно… Да и люди издалека ехали – здря, што ли?

Михаил Лукич посмотрел из своего угла на разоренный дом, заставленный фонарями и треногами, заглушил самовар, чтобы не перекипал, и вышел на улицу. И возле дома было теперь пусто и тихо. У всех свои дела. Извечного деда Александра, и того не видать. Не стой под деревом московский автобус да не торчи возле кухонного окна фонарь, будто и не было никогда последних суматошных дней. Да душа бы вот еще не болела…

Он прошел овинниками к Пеньковскому полю. Вон, оказывается, где весь народ. Ребята московские в самой середке лужайки возятся у круга, а ребятня, дачники и деревенские, которые посвободнее, пекутся на солнышке чуть поодаль. У скосившейся баньки деда Александра примостились на теневой стороне Макар, Кондратий и хозяин баньки. В брезентине по такой-то жаре сопреть было можно, так Кондратий был в простой рубахе, но при пожарном ремне. Вот уж чудо-то мужик, господи! Никогда толком не рабатывал нигде, а уж нос свой сунет везде обязательно. Есть в окрестности справные плотники, гончары, пешники, катали. Каждый своим занимается, дело знают до тонкости. Уж если батька у Митрича – Ефим Степанович – катает валенки, дак за круг уж и не садится и печки не берется класть. Этот же хватается за все сам и уж так ли наворочает – смех один. Все у него и криво, и толсто. Зато – сам, никому не кланяется.

– А-а! Приятеля бог несет! – протянул Макар, завидев Михаила Лукича. – Не опузырел тама, у самовара-то? Садись вота на камушек. Он еще теплый будет.

– Самовар-от я приглушил. Пыхтит без толку.