Гончарный круг

– Дак сесть разве?

– Да уж сделай милость!

– Как, Денис?

– Я готов.

– Ну, дак и я готов теперича. – Михаил Лукич торопливо сел за круг, снял подсечкой старый комок, бросил его в угол. В это время по знаку Дениса «юпитеры» быстро набрали полный свет. Пока они разгорались, старик оттиснул пальцем комок глины, посадил его в центр круга. Только уж когда притиснул его кулаком, подумал, что, может быть, не так чего сделал.

– Не надо было насаживать-то? – спросил у Дениса.

– Насадили – значит, надо было.

– Скажешь, когда начинать-то?

– А вы попробуйте опять не обращать на меня внимания. Делайте свое дело, а я – свое. Макар нам споет чего-нибудь, пока Матрены Ивановны нет. А, Макар? Все и будем при деле.

– С чего бы это я запел-то? Хошь, загадку загадаю?

– Загадывай. – Денис посмотрел в видоискатель: отличный будет кадр!

– Вот, слушай. А ты крути знай!.. Дак вот… Родится, вертится, растет, бесится, помрет – туда и дорога! Это вот одна тебе, а погоди, и другую щас вспомню.

Круг уже шел у Михаила Лукича, глина тянулась под пальцами, образуя утробу, которой надлежит потом стать завязью и плодом в руках мастера. Руки же пока были суетны, они плохо чувствовали глину, видимо, ждали момента, когда им приспеет такая работа, которая сама по себе отодвинет и заботы, и страхи, а станется только плавность рук, их извечная сноровка.

– Первую я почти отгадал, – сказал Денис немного громче, чтобы прикрыть голосом мотор камеры, но Михаил Лукич услышал этот сыплющийся звук (он ждал его!), руки чуть дрогнули, приостановились, но все-таки пошли в дело и даже вроде ровней, чем вначале.

– Ну, дак вторую слушай теперича, – снова заговорил Макар. – Взят от земли, яко Адам; ввержен в пещь огненну, яко три отрока; посажен на колесницу, яко Илия; везен бысть на торжище, яко Иосиф; куплен женою за медницу, поживе тружеником во огне адском и надсадися; облечен бысть в пестрыя ризы и нача второй век житии; по одряхлении же рассыпася, и земля костей его не приемлет. Во, какя загадка-то тебе, парень! – Макар прищурил черный глаз на Дениса, дескать, неужто не отгадает?

– Да, братцы! В одном горшке весь Ветхий завет и Михаил Лукич тут же.

– Ввержен в пещь огненну? – спросил мастер.

– Пожалуй! – согласился Денис.

– А еще облечен бысть в пестрыя ризы, привезенные Савеловым из колхозного очага культуры! – вставил Василий.

Старики улыбнулись, и Денис обрадовался, что голова мастера взята крупным планом. Получилось, что улыбается мастер кругу, тому, что рождается на нем.

А на круге уже поспела завязь, и старик заторопился обратить ее в плод, чтобы глина и каплю не успела подсохнуть, пока он вертит второй горшок, иначе кандейка плохо свяжется витой ручкой. И забота эта отрешила его от других забот, вернула ему и сноровку, даже силу – не былую, конечно, не прежнюю, и даже не прошлогоднюю, но такую, что хватило ее на всю кандейку и на то, чтобы встать с лавки, отереть руки о подол фартука и сказать с весельцой:

– Эко, лешая какая вышла!

Денис выключил камеру. Счетчик показывал, что в кассете осталось метров семь пленки. Что снять? Нет, больше ничего не надо. На этот раз. Надо скорее ехать на плановую съемку, делать ее и возвращаться сюда – пусть уже зимой, чтобы без сутолоки, постепенно продумать и снять большой, вернее, настоящий фильм. Кое-что для него уже есть! Кто только придумал этот приезд людей с горшками! Такого уже больше не снимешь. А сейчас надо ехать. Сегодня же, чтобы успеть сделать плановую ленту.

Свет еще горел, и Денис не вставал из-за камеры. Он обнял треногу и долго, не отрываясь, глядел на стариков, смирно сидящих возле круга с готовой кандейкой.

– А ведь я к вам еще приеду. Можно?

– Да хорошо бы. Токо уж без этой штуки, – кивнул Михаил Лукич на камеру.

– Посмотрим.

– Приедешь, я те расскажу, как одного моего приятеля в кино снимали, – устало похвастал Макар.

– А что, есть уже, что рассказать?

– А как жо? Такой ли ишшо тарарам с фонарями был – я те дам!

– Фонари – это дело такое! – Денис резко встал. – Фонарей больше не будет. Отдать свет, Валентин! Виктор, собирать монатки! Все. На этот раз мы закончили.

– Э! Погодите маленько! – раздался голос Кондратия. Никто и не видел, что он стоит у дверей. – Даве я не поспел на лужайку-то. А у меня вона жбан-то какой! – И Кондратий выволок на свет нечто огромное, вроде ведерного чугуна, но похожее и на кувшин.

– Это вещь, Денис Михайлович! – вдруг загорелся Виктор.

– Ну, и что мы должны с ней делать? – спросил Денис.

– Дак тоже вроде этого, – вяло заговорил Кондратий.

– Снять для кино?

– Ну, вроде того… Опоздал я даве на лужайку-то. Пока ослобонил его да очистил…

– А мы и здесь уже закончили.

– Денис Михайлович, ну мы же еще не свернулись! Долго ли уважить человека? – Виктор освободил место на лавке в простенке между окнами, круто развернул туда свет. – Вот здесь блеск будет! Э! А каска?

– С собой нету. А дома была.

– Надо!

– Дак мигом! – радостно проревел Кондратий и вылетел из дома, задев головой притолоку.

Старики хохотнули.

– Вота охота-то пуще неволи! Как понос мужика прошиб. На пожаре так-то никогда не бегал.