Гончие Артаксеркса

— Глупый, наивный щенок, когда же ты повзрослеешь, и перестанешь доверять всем подряд, — лидиец смотрел на спящего, и у него щемило внутри, это было приятно, тепло и больно. Пока никто не видит, Маржик мог позволить себе быть слабым. Он говорил тихо, что бы не разбудить Малыша, наконец рассказавшего ему, что хотел остаться в Македонии.

— Ну почему всех наивных глупышей так тянет в эту дикую страну. Словно там Острова Блаженных встали.

Мужчина прижал в себе спящего юношу, уткнулся носом ему в волосы, в самую макушку.

Когда-то он сам был поглощён идеей свободы, захваченный харизмой александроса, ввязывался в затеи, рейды против фракийцев устраивал…

И чем кончилось, как его отблагодарили? Выгнали как гарпию общипанную, пинком под зад. Тогда он к медам ушёл, восстание против македонов подняли…

Повеселился тогда, то он за Аминтором бегал, то басилевс Филипп за ним. И всё это оттого, что не хотел он быть таким же нищим, как вся эта хвалёная аристократия, а хотел хорошо есть, носить дорогие ткани, иметь свой большой дом. Да и семья ему была нужна не такая, как у всех. Бабы его с детства не интересовали, Маржик с детства считал себя особенным во всём. В том же Асклепионе они с Геленом были лучшими в гипнозе. В Македонии же его не поняли.

Дружок его, ещё по храму, Гешка, там остался, прижился гадёныш, псом верным стал. В верхушку выбился. Хотя что это за эллита в нищей стране. Даже жрать нормально не могут, скудную пищу приправляют божественными словами: это полезно. А у него теперь свой дом в Кадингире, небольшой, земля там дорогая. Но, всё же больше, чем этот, отцовский, раз в пять. Зато большой дом под Кадингиром, с землёй, производством, богатый, надёжный. Ест хорошо, ткани дорогие носит, к самому Артаксерксу вхож, в палацах свои комнаты имеет. А Ох не какой-то занюханный басилевс дикой провинции, это владыка огромных земель. Это вершина цивилизации, это руководитель самого образованного и высшего народа, который правит всеми.

Сейчас они Малыша у него чуть не отобрали. Маржик такое простить не мог. Ещё один камень добавился в остракизм Македонии. Он ещё отомстит, обязательно отомстит этим зарвавшимся дикарям.

Ласик потёрся во сне об него носом, словно хотел вобрать в себя запах любовника. Нет, так не пойдёт. Ещё немного, и лидийцу придётся признать свою привязанность к этому глупому мальчишке. Он нехотя отстранился.

Захотелось сломать, растоптать это притягательное существо.

— В храм, учиться, — решение было принято, завтра он с рук на руки отдаст Бессу девочку, и пойдёт договариваться о своём мальчишке.

Они в Хрис приплыли рано утром, порт их встретил весёлым гоманом торговцев вставших с утренней звездой, и начавших день в порту, чтобы задать ритм всему дню и заработать не только на похлёбку, но и на золотое колечко жене.

Сойдя с парома, Маржик с головой окунулся в эту разноперстную толпу алчности. К этому он привык с детства. Его отец здесь торговал, и здесь скопил деньги на учёбу сына в Асклепионе. Дом у их семьи был небольшой, поэтому кроме Калоса никого не вместилось, остальные разместились в доме рядом, уже давно купленным Маржиком у ненавистного соседа врача, когда-то отказавшем в помощи больной матери, и ему пришлось жить с ненавистной злобной бабкой Именно из-за соседа он тогда и пошёл учиться в Асклепион, надеясь всю жизнь не бедствовать.

Дом отца оставался прежним, лидийцу нравилось вспоминать своё детство, захотелось поделиться всем личным с Малышом. Большая пустая комната, вот и всё, что было в их распоряжении. Давно Маржик дома не был, кроме кровати и керамической печи ничего от строго и не осталось.

Впрочем, здесь они не на долго, Маржик вообще не любил оставаться где-то надолго, его мятежная душа требовала движения, и не способна была к чему-то привязаться, даже в своём богатом доме он не мог жить долго, а тут вот, вляпался, влюбился… Брал же в семью смазливого лаконца, что бы подкладывать, под других… Как же Маржик не любил нарушение своих планов, каждый раз в такой ситуации ощущал, что такой же как все, и способен на ошибку. От этого было горько. По этому он не переносил отходить от своих планов.

— …Моя госпожа Аснянь, Великая ванесса, меня держала за руку. Она постоянно мне давала помощь. И когда она давала мне помощь, я с радостью ей поклонялся… — тихо на своём родном сфарденском языке зашептал он древнюю молитву, дабы отогнать ненужные мысли и наконец выспаться.

Они стояли на мощённой брусом узкой улочке, прям перед домом. На Калосе был бирюзовый хитон, на ладонь не доходящий до колен, подчёркивающий его лёгкость и молодость. Лидиец приучал его к дорогим и красивым вещам, которые могли быть на удивление лёгкими и не практичными. Сам же врач разоделся в длинный богатый хитон, поверх которого повязал лёгкий гиматий из яркой ткани.

— У нас сегодня будут гости, постарайся вести себя хорошо перед эллинами, — который раз за утро просил Маржик разбуривавшегося Малыша.