Гонец московский

Никита вновь перевел взгляд на мертвого человека. Потом на другого – им оказалась нестарая еще женщина. Меч или топор снес ей полчерепа, но на лицо не попало ни кровинки. Те же признаки. Может быть, чуть-чуть меньше заметные.

– Есть много страшных болезней, от которых нет исцеления человеческими средствами, – продолжал де Тиссэ. – Чума и оспа. Проказа и лихорадка. Только молитва, обращенная к Господу, дает надежду…

– А этот… Балдуин который… что, не молился? Или за него монахи не могли помолиться? – простодушно склонил голову к плечу Никита. Хотя все в его душе аж зудело, просилось послать подальше докучливого рыцаря и посмотреть наконец, как там убитые и раненые обозники? Вдруг кого-то удастся спасти?

– Иногда люди по молодости и неопытности произносят глупые и даже вредные слова, – назидательно произнес брат Жоффрей. – Короли – те же люди из плоти и крови. И Господь посылает им испытания так же, как и всем нам. Лотарь и Радульф, Филипп Смелый и Иоанн Безземельный – все они умерли от заразной хвори. Также могу привести пример Людовика Святого. И я не желаю подцепить заразу и умереть здесь, в варварской стране, вдалеке от милой Франции, зеленых виноградников Шампани…

Тамплиер почти кричал. Никита раньше не видел его таким. Ну, понятно, горячка боя отпустила, и сейчас сердце щемит от жалости из-за потерянных друзей, и скребут кошки непонимания: кто и за что набросился на них, зачем столько смертей, ради какой цели? Но зачем же так? Нужно собраться с силами и продолжать путь. Ведь Иван Данилович ждет от них не болтовни, а дела. И Москва ждет. Все люди ждут: Олекса Ратшич и Прохор-кожемяка. Купцы и дружинники. Мастеровые и крестьяне.

Парень подготовил было грозную отповедь рыцарю, хотел воззвать к его совести, но тут подбежал Улан-мэрген. Ордынец уже оправился от пережитого потрясения, да только до настоящего баатура все едино не дотягивал – разве бывают у отважного воина красные опухшие глаза и мокрые щеки?

– Никита! Никита!

– Что? – хватаясь за течи, встрепенулся ученик Горазда.

– Ты топот слышишь?

– А? Какой еще топот?

– Скачут на дороге! Много!

Никита прислушался.

А ведь и правда!

Глухой перестук копыт стремительно приближался. Просто удивительно, что он сам не расслышал. Это все крыжак виноват! Завел тут про болезни! Чем лясы точить, лучше бы…

И тут головной всадник появился из-за поворота.

Глава шестнадцатая

Грудень 6815 года от Сотворения мира Смоленская дорога, Русь

Караковый конь с ноздрями, обметанными инеем, шел размашистой рысью. Клубы пара окутывали его длинную морду и взмывали вверх, обрамляя суровое лицо седока.

Одного взгляда оказалось достаточно Никите, чтобы понять: воин. Решительный, беспощадный, привыкший действовать быстро, а не рассуждать над каждым поступком. В последний век на Руси рождалось много таких бойцов, будто бы многострадальная земля вздумала восполнить потери своих сынов за черные годы татаро-монгольского нашествия. Таковы были Олекса Ратшич и Акинф Гаврилович, Любомир Жданович и многие прочие дружинники, виденные Никитой в Москве. Они вобрали в себя все лучшее, что было в западном рыцарстве, и щедро приправили мастерством и хитростью восточных кочевников.

Горазд как-то обмолвился, что сумей Русь собраться в единое целое под рукой кого-либо из князей, то станет она невиданной ранее силой, с которой не сумеют сравниться ни крестоносные тевтоны, ни ордынские нукуры, ни польские рыцари, ни удалые литвины. Быть может, мечтал учитель, и придет такая пора… Рано или поздно придет. Тогда придется всем окрестным владыкам: ханам и королям, герцогам и магистрам – считаться с русскими людьми. Хотелось бы, конечно, чтобы эти времена настали как можно раньше, да только пока еще приходилось наблюдать, как воюет брат с братом. Москва и Тверь, Ростов и Смоленск… Да мало ли междоусобиц было и еще предстоит? Пока не найдется князь-объединитель, князь-созидатель, князь – надежда всея Руси. Иногда Никите казалось, что Горазд видел в братьях Даниловичах свою мечту о сильной, державной и соборной Руси, а потому и отправил ученика своего в Москву.

Парень тряхнул головой и пристальнее пригляделся к воину, который, натянув повод, заставил коня сдержать шаг, заплясать боком, выгибая колесом гордую шею. Темно-русая борода обрамляла молодое лицо. Лоб и брови прятались под маской-наличьем. Горел огнем начищенный шлем, сверкала кольчуга, лишь на левом плече ее укрывал плащ цвета запекшейся крови. Червленый щит с чудным рисунком – раскинувшая крылья птица, не похожая ни на одну из известных Никите, – висел при седле. В правой руке всадник держал длинное копье, уперев его пятой оскепища в стремя.

Отстав от командира не больше чем на шаг, рысил еще один дружинник. Ростом пониже и в плечах поуже. Его юное безбородое лицо раскраснелось, разрумянилось на морозе, а синие глаза задорно сверкали по обе стороны от стальной стрелки переносья.