Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии

Молотов имел репутацию жесткого переговорщика, который славился упрямством и резкостью. Поэтому, если эта перепалка действительно имела место, можно согласиться со словами Гарримана: «Сама мысль о том, что его чувства были задеты, представляется <…> довольно глупой». Однако даже Гарриман был «слегка поражен» враждебностью, выказанной Трумэном по отношению к Молотову. «Я сожалел о том, что Трумэн зашел так далеко, – писал Гарриман, – так как его поведение дало повод Молотову доложить Сталину, что курсу Рузвельта пришел конец» [Harriman, Abel 1975: 452–453].

Значение, разумеется, имело не то, насколько сильно были задеты чувства Молотова, а то, как эти нападки на советского наркома были восприняты в Кремле. Громыко, присутствовавший на этой встрече, писал в своих воспоминаниях: «Трумэн вел себя жестко, сухость сквозила в каждом жесте. Что бы ему ни предлагалось, о чем бы разговор ни заходил, новый президент все отвергал. Казалось, временами он даже не слушал собеседника». По словам советского посла, «президент проявлял какую-то петушиную драчливость, придираясь чуть ли не к каждому высказыванию с советской стороны о значении будущей всемирной организации и о задаче не допустить новой агрессии со стороны Германии», а затем «в середине беседы <…> поднялся и сделал знак, означавший, что разговор закончен»[80] [Громыко 1988,1: 212–213].

Реакция Сталина последовала незамедлительно. 24 апреля он послал телеграмму Трумэну, отвечая на совместное письмо Трумэна и Черчилля. Он отверг англо-американское предложение, объявив его нарушением Ялтинских соглашений. Он сказал, что не возражал, когда американцы и англичане по своему усмотрению формировали правительства Бельгии и Греции, и поэтому требует такого же отношения в вопросе о Польше, который является ключевым для безопасности Советского государства. Тон Сталина был почти так же резок, как и у Трумэна[81].

Выбор целей для атомных бомбардировок

Покинув совещание в Белом доме 23 апреля, Стимсон встретился с Гровсом и Джорджем Гаррисоном, помощником военного министра по особым вопросам, и они обсудили предстоящую встречу Стимсона с Трумэном, на которой тот должен был рассказать президенту о Манхэттенском проекте. На следующий день Стимсон имел краткую беседу с Маршаллом. Недовольные тем, что позиция Государственного департамента возобладала над мнением Военного министерства по ключевому вопросу международной политики, они обсудили, каким образом лучше всего восстановить свое влияние на президента. Затем Стимсон написал записку Трумэну, прося принять его для разговора «по совершенно секретному делу»[82].

25 апреля Стимсон и Гровс представили президенту полный отчет о Манхэттенском проекте. Сначала они передали ему докладную записку, в которой говорилось следующее: «В течение четырех месяцев мы, по всей вероятности, завершим создание самого мощного оружия в истории человечества; с помощью одной бомбы можно будет уничтожить целый город». Далее в этой записке утверждалось, что, хотя на данный момент США обладают монополией на это оружие, такое положение дел не будет сохраняться долго. Авторы отчета предсказывали, что «единственной нацией, которая сможет начать производство ядерного оружия в ближайшие годы, является Россия». Также там было сказано: «Учитывая текущее морально-нравственное развитие человечества и тот технический прогресс, которого мы достигли, можно утверждать, что мир в конце концов окажется во власти людей, обладающих этим оружием. Иными словами, современная цивилизация может быть полностью уничтожена». Поэтому вопрос о том, с кем делиться информацией об этом оружии, должен был стать ключевым при планировании международной политики США[83].

Затем Стимсон передал президенту второй отчет, составленный Гровсом, в котором шла речь о технических аспектах атомной бомбы. Главным в этом документе было то, что он содержал детальный график производства ядерного оружия. Там было указано, что первая бомба «пушечного типа» «будет готова приблизительно 1 августа 1945 года». Испытания первой бомбы с имплозивной схемой подрыва предполагалось провести в начале июля [Alperovitz 1995: 133; Norris 2002: 375–376][84]. Стимсона особенно волновал вопрос, который он считал важнейшим для послевоенного устройства мира: международный контроль над использованием ядерного оружия. По его мнению, было неразумно в данный момент времени вступать в конфронтацию с Советским Союзом из-за ситуации в Польше. Лучше было бы подождать до тех пор, пока США не создадут действующие образцы атомных бомб.