Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии

Теперь, когда «безоговорочная капитуляция» означала только безоговорочную капитуляцию вооруженных сил, а японскому народу больше не угрожало уничтожение, консультанты по Японии из Госдепа добились решения двух важнейших задач, из-за которых им приходилось так много спорить со сторонниками «жесткого мира». Однако в обращении президента не было дано ответа на самый главный вопрос из всех – о статусе императора.

Как ни странно, журналисты не обратили особого внимания на существенную оговорку, сделанную Трумэном относительно безоговорочной капитуляции. Более того, похоже, и сам Трумэн не понял, что именно имели в виду его советники, включившие в его речь эти слова. Однако мимо японцев все это не прошло незамеченным. Захариас, пересказывая обращение Трумэна в первой из шести своих пропагандистских радиопередач, постарался, чтобы смысл сказанных президентом слов дошел до японской партии мира. Более того, он заявил, что послание президента можно сравнить с Атлантической хартией, хотя сам Трумэн этого не говорил. Благодаря радиопередаче Захариаса Того узнал, что понятие «безоговорочная капитуляция» теперь трактуется не так широко, как раньше [Truman 1955: 207–208; Hatano 1990: 307][92]. Однако никакой реакции на эти слова Трумэна со стороны японского правительства не последовало. Дело в том, что по-прежнему оставался неясным вопрос о кокутай и статусе императора.

Более того, у японской армии были свои ценности, которые она хотела сохранить. В сентябре 1944 года министр армии составил документ, в котором предсказывались следующие последствия безоговорочной капитуляции: оккупация Японии американскими войсками, разоружение японской армии и флота, уничтожение кокутай и установление демократической формы правления, а также насильственная депортация мужского населения Японии за океан [Hatano 1990: 306]. Из речи Трумэна следовало, что последней угрозы можно было не бояться, но, как считали в армии, первые три по-прежнему были реальными. Таким образом, для армии безоговорочная капитуляция была неприемлема, даже если бы Трумэн согласился на конституционную монархию. Поскольку в сложно устроенном японском правительстве военные обладали правом вето, нечего было и рассчитывать на то, что гражданские министры смогут обсудить возможность капитуляции на условиях, озвученных Трумэном, не встретив серьезного сопротивления со стороны армии. На тот момент партия войны была значительно влиятельней партии мира. Для того чтобы ликвидировать это неравенство и ослабить позиции военных, одного поражения Германии было недостаточно: должно было случиться что-то намного более ужасное.

Политика «Большой шестерки» в отношении Советского Союза

Чуткий радар посла Малика верно уловил перемены в настроении правящей элиты Японии, которая все сильнее склонялась к заключению мира. 4 мая Малик написал, что чиновники, занимающие высокие посты в правительстве, как и некоторые другие политики, пришли к выводу, что настало время задуматься о выходе Японии из войны. Однако они боятся, что если инициируют мирные переговоры, то Америка будет настаивать на безоговорочной капитуляции. Руководство Японии дало понять, что готово уступить СССР Маньчжурию, Корею и Формозу (Тайвань). Единственное, на чем продолжали настаивать японцы, – это неприкосновенность внутренних территорий Японии и сохранение императорского строя. Малик писал, что Япония никогда не согласится на безоговорочную капитуляцию. Эта информация имела большую ценность для Сталина. Он понял, что, если ему будет выгодно продолжение войны, достаточно настаивать на безоговорочной капитуляции.

Влиятельные лица в японском правительстве считали, что Советский Союз будет оказывать на Японию дипломатическое давление, не вступая в войну и дожидаясь подходящего момента для достижения своих целей. Японское руководство возлагало свои надежды на конфликт между СССР и западными союзниками из-за ситуации в Восточной Европе и послевоенного устройства Германии, рассчитывая, что при таких обстоятельствах у Японии появятся шансы на заключение мира[93].