Командовал гидрографическим судном капитан III ранга Юрий Михайлович Лукичев. Моряк он был от Бога, болезненно почитал чистоту и порядок, того же требовал и от подчиненных, доводя некоторых до нервного расстройства. Жизнь он знал не по учебникам и был твердо убежден, что народ сволочь и его пороть надо, а матроса куда ни поцелуй, кругом задница. Этими фундаментальными принципами Лукичев и руководствовался в работе с личным составом.
Все бы ничего, да были в его жизни три момента, которые существенно ее усложняли. Во-первых – это его непростой характер, во-вторых – жена, которую он побаивался и постоянно что-то был должен, и в-третьих – политработники и особисты, в необходимости которых он сильно сомневался, а зависимость от них переживал почти физически, как зубную боль или метеоризм, в зависимости от обстоятельств.
Страдал от этого в первую очередь он сам, правда, и окружающим от этих страданий перепадало по полной. Когда он злился, у него начинал нервно дергаться кончик носа, все эту особенность знали и за командирским носом поглядывали. Нейтрализовал Лукичев остроту этой ситуации практически постоянным нахождением в море. Там было проще, жены нет, политотдел и особый отдел присутствуют условно, как неизбежность встречи по возвращении, ну а характер – кому не нравится, милости прошу за борт. Старпомы у него больше одного похода не выдерживали, исключением был старший лейтенант Игорь Суриков, у него был совершенно неконфликтный характер и большой нос, за который он и получил кличку Гиви. Спирту Гиви предпочитал портвейн, поэтому слыл интеллигентом и стоял особняком от коллектива.
В разные курьезные ситуации, связанные с особенностями характера, Лукичев попадал регулярно, а потому и у начальства и у подчиненных выработалась привычка, и за что другого непременно бы наказали, ему сходило с рук. Не обошлось без сюрпризов и в этом походе. Перед самым выходом в море подсадили пассажира – капитана I ранга из политуправления флота. Его нужно было передать на корабль управления в Средиземном море, где он должен был что-то проинспектировать.
Все свое небрежение политорганам Юрий Михайлович выместил на пассажире, подселив его в каюту к старшему механику, который славился неприятным запахом ног, и посадив в кают-компании за стол к радистам, которые постоянно обсуждали вражьи голоса.
Прошла неделя, Лукичев терпел инородное тело из последних сил, притом что тот никуда не лез и вообще никак себя не проявлял. Это уже было на уровне инстинкта.
Наконец получили радио о месте и времени передачи пассажира, командир светился от счастья. Несмотря на шторм, судно полным ходом мчалось в точку рандеву. Корабль управления, переделанный когда-то из лесовоза, лежал в дрейфе, он то вздымался на волнах, оголяя обросшее ракушками и водорослями брюхо, то исчезал между ними. Абсолютно не готовый к такому повороту событий капитан I ранга спросил:
– Может, лучше погоду переждать?
Лукичев не удосужил его ответом, как религиозный фанатик, осуществляющий хадж к Каабе, он вел судно к кораблю управления. Пассажир проявил настойчивость и с надеждой поинтересовался:
– А как старший по званию я могу отменить ваше решение?
У Лукичева начал подергиваться кончик носа. Штурман проворно заскочил в штурманскую рубку и закрыл за собой дверь, рулевой втянул голову в плечи и зажмурился. Непонятно к кому обращаясь, командир свирепо заорал:
– Убрать лишних с мостика!
Пассажир от греха спустился вниз, началась швартовка.
Судно как щепку подбрасывало до верхней палубы корабля управления, а затем обрушивало под его огромный черный борт. Кранцы выли и стонали, разрывая душу. Пассажиру показалось, что именно так должен выглядеть ад.
Обезволенного и уже не сопротивляющегося капитана I ранга вывели на полубак. На корабле управления готовили железную клетку – эвакуатор, ее нужно было умудриться опустить на палубу судна. В такую погоду эта процедура должна была быть ювелирной. Первая попытка не удалась, клетка с грохотом рухнула на палубу судна и сразу взлетела вверх. Понимая, что третьей попытки не будет, боцман крепко взял пассажира за плечи и, когда клетка поравнялась с палубой, со всей силы толкнул в нее тело. Потомственный атеист, дед которого сжег церковь в родной деревне, с криком «Господи спаси!» влетел в клетку, в ту же секунду она унесла его к адресату. Из клетки доносились обрывки гимна Советского Союза, порванного штормовым ветром.
Лукичев удовлетворенно произнес:
– Гляди, вознесся.
Юрий Михайлович любил выражаться красиво.
Позади остались Суэц и Красное море, работали в Аденском заливе, базируясь на Аден и Эль-Мукаллу. В то время в этих местах еще не было пиратов, а слух моряка веселили названия – БабэльМандебский пролив и мыс Гвардафуй, даже не столько сами названия, сколько их географическая близость и внешнее сходство с возникающими от этих названий ассоциациями.