Гонобобель (сборник)

Наступило тягостное ожидание перехода в Польшу на гарантийный ремонт дизель-генератора. Радостное настроение от скорого возвращения домой, в родной Севастополь, сменилось унынием и безнадегой. Судно погрузилось в депрессуху. Вдобавок это состояние плотно окутывала аура Лиепаи.

Лиепая поздней осенью – это город Унылость. Погода дерьмо, городишко не лучше, а о недружелюбных деградантах лабусах, больше похожих на лесных троллей, и вспоминать не хочется. Из развлечений – ресторан «Юра» с постоянным составом посетителей, кафедральный собор Св. Троицы с самым большим в мире механическим органом и кинотеатр с неблагозвучным названием «Саркана бака», получивший от моряков неприличное созвучное прозвище.

Начальник метеолаборатории капитан-лейтенант Васильченко медитировал, сидя в кресле перед рисующим загадочную кривую барографом. Это было состояние просветления, когда сон еще не накрыл, а тела уже как бы и нет, и существует одно только сознание. Усилиями мысли в воздухе нарисовался вопрос: «За что?» – и это довольно точно отражало общую ситуацию.

Мишка Васильченко был человек правильный, и в коллективе его уважали. Он был настоящий профи, офицер справный, долгов перед друзьями не имел и был предан Родине. Вернее, он ее любил, причем любил всерьез, не по-плакатному, осознанно любил! Он был абсолютно убежден, что только в Советском Союзе он, детдомовский пацан, мог получить образование и стать офицером военно-морского флота. Любил настолько, что мог дать в морду, а в Лиепае, где коренное население еще помнило Ульманиса и откровенно недолюбливало СССР, делал это часто.

С шумом ввалившийся в лабораторию капитан-лейтенант Игорь Голобородько вернул Мишу из астрала.

– Мишаня, у тебя завтра день рождения, общество интересуется, что подарить?

Васильченко сладко зевнул, он еще не отошел от общения с вечностью.

– Ты на барограф взгляни, думаешь, это запись атмосферного давления? Нет, это моя кривая жизнь нарисована, надоело все, чего-нибудь возвышенного хочется.

Голобородько заказ принял и на собранные деньги приобрел три бутылки грузинского коньяка «Энисели» с бараном на этикетке и на сдачу – кисти, краски и книжку Б. Эдвардса «Открой в себе художника».

Утром после шумно отпразднованного дня рождения, безвольно свесив с койки волосатые ноги, Васильченко рассматривал вчерашнюю сервировку. Недоеденная тонко нарезанная вареная колбаса слегка заветрилась и задрала потемневшие края, на ней доживала последние часы увядающая петрушка, мерзко смердил окурок, вдавленный в банку с остатками шпрот, осыхающий в стакане коньяк оставлял на стенках похожие на слезы маслянистые подтеки, и только выложенные на тарелку маринованные огурчики сияли свежестью, готовые к очередному тосту.

Боковым зрением Миша почувствовал присутствие в каюте инородного тела. С трудом повернув раскалывающуюся голову, он увидел лежащего на ковре не подающего признаков жизни Игоря Голобородько. Видимо, вчера не хватило сил дойти до своей каюты. Скрестив руки на груди и вытянувшись, он лежал словно в гробу. Васильченко, массируя затылок, внимательно его рассматривал.

– Гляди, и ботинки блестят. Ну-ну, тренируйся.

На лице Игоря была абсолютная благодать и глубокое удовлетворение, на темени пульсировала точка «G». У дам она присутствует от рождения и в другом месте и никуда не девается, всегда готовая исполнить Serenade Моцарта, у моряков все сложней. Появляется она только у плавсостава и не сразу, а только после получения медали «За безупречную службу III степени» и, как правило, во время «адмиральского часа». Должно было выполняться еще одно непременное условие – надежный контакт подушки с теменем в районе чакры Сахасрара, которая представляет собой центр озарения и просветления. Над Игорем потрудилась сама природа, на этом месте волосы у него не росли, и контакт получался идеальный.

Чтобы не мешать другу наслаждаться, Васильченко сгреб под мышку подарки и направился в лабораторию. Удобно расположившись в кресле, он начал листать книжку, через некоторое время, заинтересовавшись, Миша от картинок перешел к тексту. К обеду он уже знал, как какая кисть называется и для чего она нужна, что мольберт и палитра – не имена сказочных героев, что муштабель – это не ругательство, а процесс натягивания холста на подрамник представлялся ему как некое эротическое действо. Поверив автору, Васильченко решил попробовать, в конце концов, не самый бестолковый.

С чего то нужно было начинать, и Миша выпросил у штурмана несколько списанных карт, карандаш «Koh-i-noor» мягкостью 3М и новую стиральную резинку. Разрезав карты на четыре части, он приступил к упражнению номер один. Б. Эдвардс предлагал начать с кувшина, отбрасывающего тень, с этим заданием Васильченко справился быстро и перешел к следующему заданию – крупу лошади.