Гонщик

Эта комната всегда была нашим убежищем. Да, меня в ней резали, били, приковывали наручниками и раскрашивали собственной кровью, но то, что сказал Рыцарь Харли, было правдой. Мне все это нравилось. В этой комнате с ее мелкой, старой мебелью я была к Рыцарю ближе, чем кто бы то ни было. В этой комнате Рыцарь скидывал с себя личину скинхеда ради меня – только ради меня – и превращался в веснушчатого мальчика с пушистой башкой, укравшего мое сердце. Мальчика, который улыбался, как ангел, если мне удавалось его уговорить. И в эту секунду все, оставшееся за пределами этой комнаты, стало неважно.

Мы вернулись домой.

Рыцарь подошел ко мне, но на сей раз я не отступала.

Протянув руку, я осторожно коснулась его лица. Заглянула в тоненькую полоску голубого льда, просвечивавшую из-под распухшего почерневшего века. Прошептала:

– Нам надо положить сюда лед.

«Нам».

«Черт».

Игнорируя мою заботу, Рыцарь прижал меня к себе. Когда его губы сомкнулись на моих губах, я вспомнила, как накануне у него был разбит весь рот.

«Ему, наверное, больно целовать меня».

Когда он, разжав мои губы, скользнул языком в мой рот, там не было вкуса сигарет и мятной жвачки, как обычно. Там был медный привкус крови и темного виски.

«Он не спал всю ночь, как и я?»

Когда Рыцарь, положив меня на постель, снимал мои ботинки и джинсы, я думала, что же делает Харли.

«И он тоже не спал всю ночь?»

Поднимая руки, чтобы Рыцарь снял с меня майку, я пыталась вспомнить все повреждения, полученные Харли в этой драке.

«Интересно, что у него с рукой. Рыцарь так сильно его укусил. И у него может быть сотрясение от удара головой».

И, пока Рыцарь снимал свои джинсы и трусы, я слышала только отзвук его слов в своей голове.

«Если бы ты хоть что-то знал про Биби, ты бы знал, что мы с ней и сейчас трахаемся».

Поверил ли ему Харли? Зол ли он на меня? Думает ли он, что я ему изменяю?

«О господи».

«Я же ему изменяю».

Я не осознавала всей тяжести своей ситуации, пока твердое, голое тело Рыцаря не накрыло мое. Внешний мир все же существовал. И в нем был мужчина, который рисковал своей жизнью, чтобы защитить меня. И он был ранен. И, что еще хуже, может быть, зол на меня.

Когда Рыцарь поцеловал меня, я застыла. Когда его жадный рот скользнул по моей шее к груди, к соскам, которые он сам проколол, я зажмурила глаза и затаила дыхание. А когда его пушистая голова исчезла у меня между ног, я почувствовала, что у меня по щекам текут слезы.

И на этот раз мне не надо было сверяться с собой, чтобы понять, почему я плачу.

Я плакала, потому что была эгоистичной мерзкой сукой.

Даже в этом состоянии виноватого паралича, Рыцарь все равно знал, как довести меня до конца. Он натренировал мое тело любить то, что он делает, отзываться на его движения, кончать, когда он захочет. И я подчинилась.

Когда меня охватил виноргазм, от которого у меня сжались мускулы, о существовании которых я и не подозревала, Рыцарь перекатился на спину и кончил, дроча. В бессильной агонии я смотрела на то, как окончилось наше бесславное соединение. Рыцарь кончил со сдавленным криком, выпустив струю спермы себе на живот и руку. Потом он, не говоря ни слова, сел, встал, подошел к двери, отпер ее и ушел.

От того, что он не ждал от меня взаимности, мне полегчало, но мое неучастие только добавило глубины той реке раскаяния, в которой я утопала. Некоторым образом я умудрилась изменить Харли и в то же самое время отвергнуть человека, с которым я ему изменяла.

Когда Рыцарь так и не вернулся, я на цыпочках вышла из двери и увидела его в ванной через коридор. Он стоял над раковиной с текущей водой, стиснув ее края обеими руками. От его вида я застыла на месте. На его широкой, мускулистой спине красовались во всех деталях доспехи Макнайта, над которыми Бобби трудилась несколько месяцев, но его поза была далека от царственной. Рыцарь был воплощенной картиной физической силы и эмоциональной хрупкости.

Я пересекла коридор и обхватила его сзади руками, прижавшись щекой к его спине.

– Я не должен был возвращаться, – хрипло произнес Рыцарь.

– Нет, – поправила я, чувствуя, как его тело расслабляется у меня под руками, а его сердце замедляется под моей щекой. – Ты не должен был уходить.

Но он ушел.

И теперь была моя очередь.

Переступив обшарпанный, потрескавшийся порог дома Пег в последний раз, я обнаружила на верхней ступеньке скомканный листок бумаги, притащивший меня сюда.