Глава 27
Записка Рыцаря была написана на обрывке коричневой бумаги, засунутой в маленькую коробочку, которая выглядела так, будто по ней всю дорогу лупили молотком. Вынув оттуда записку, я обнаружила там еще коричневую бумагу, смятую в шар.
«
Вытащив его, я развернула этот шар размером с теннисный мяч и уставилась на его содержимое. Мои глаза наполнились слезами, но я даже не моргала. Я не хотела отводить взгляда ни на секунду. Рыцарь прислал мне тоненький серебряный браслет, похожий на изящную змейку. Арабские буквы, лодочки, пальмы и даже змеиная голова были красиво выгравированы на поверхности и покрашены в черный.
Хотя история на браслете была написана на непонятном мне языке, мое сердце с легкостью прочитало каждое слово. Змея была путешествием. Ее узкая головка указывала на конечную точку, но остальное тело тянулось через океан, перекрывая дыру между различными пространствами и временами.
Надев браслет на свою костлявую руку, я поднесла его к лампе возле кровати, стараясь изучить и запомнить каждую деталь. Я всегда представляла себе Рыцаря гремучей змеей. Смертельной. Неразумной. Готовой нанести удар по первому движению пальца. Он таким и был – со всеми остальными. Но, глядя на полоску иракского серебра на своей руке, я поняла, что, когда дело касалось меня, Рыцарь был змеей совсем другой породы. Он не собирался убивать меня своими клыками – ружьями, ножами, бейсбольной битой. Он собирался обвиться вокруг моего сердца и сжимать его, пока оно окончательно не перестанет биться.
Рыцарь был удавом, который влюбился в мышь.
Я взяла коричневую бумагу, в которую был завернут браслет, и расправила ее на кровати. До Рождества оставалась неделя, но, может, если я заплачу за срочную доставку, то успею прислать ему подарок вовремя. И неважно, сколько это будет стоить. При мысли о том, что Рыцарь будет встречать Рождество на войне, без единого чертова подарка, у меня заболело в груди. Я заплачу, сколько угодно, только чтобы это чувство ушло.
В прошлом году на Рождество я пригласила Рыцаря к нам. Я не была готова знакомить его с родителями, но что было делать? Его отчим оформил судебный запрет на приближение, и я не могла допустить, чтобы он сидел у Пег в одиночестве, когда она уедет к родным. Рыцарь пришел к нам в опущенных до полу джинсах и в свитере, скрывающем подтяжки, и целый день вел себя самым наилучшим образом. Кажется, он даже ни разу не ругнулся, что было больше того, на что была способна я сама.
Мама помнила Рыцаря еще с того времени, как учила его рисовать. Было очень мило смотреть, как ему неловко, когда она хвалит его способности. Думаю, что я даже пару раз видела, как он улыбался. Уходя, Рыцарь сказал, что это было лучшее Рождество в его жизни.
Покопавшись в ящиках, я разыскала то, что хотела – рамочку с фотографией двух подростков, стоящих возле облезлой искусственной елки. Оба в веснушках. Оба с бритыми головами – у одной длинные прядки. И оба кривовато улыбаются. Это была наша самая первая общая фотография – одна-единственная из существующих. Потому что мы все свое время проводили только вдвоем и некому было сказать нам: «
Пусть я больше и не могла открыто вывешивать эту фотку, я все равно была страшно благодарна маме, что она ее сделала.
Положив рамку поверх коричневой бумаги, я старательно обернула ее, стараясь закрыть стекло самым толстым слоем. А потом написала на обороте:
Глава 28
Эта фотография, которой я не видела много месяцев, снова запустила водоворот вины в моем мозгу. Не только потому, что я была вынуждена признать – я поддерживаю отношения со своим бывшим парнем, но еще и потому, что она напомнила мне – я все еще не познакомила Харли со своими родителями. Мы встречались уже шесть месяцев.