Good Again (СИ)

И просто кивнула. Не знаю почему, но в моей груди что-то стеснилось, и какая-то искра пробежала по кончикам пальцев, в которых был зажат хлеб. Он отпустил мое запястье, а я вдруг поняла, что глаз не могу оторвать от того, как перекатываются желваки на его челюсти, когда он жует. Кивнув на брусок сыра, он сказал:

— Отгадай, что я из него сделаю?

Вынырнув из своего внезапного ступора, я переспросила, пожалуй, слишком резко:

— Что?

— Ну, ты же принесла белку…

И как только до меня дошло о чем это он, я захлопала в ладоши прямо как ребенок:

— Сырные булочки?

— Уговор дороже денег. Хочешь мне помочь?

— Да! Ты его весь используешь? — спросила я застенчиво. Я была готова добавлять такой сыр буквально в любое блюдо.

Он с пониманием ответил:

— Оставлю кое-что тебе.

— Ладно, — мой жизненный опыт не позволял мне недооценивать значения еды, особенно такой хорошей.

Пит приступил к делу, и я пыталась быть ему полезной, подавая ему то, что он просил. Но по большей части я просто путалась у него под ногами, пока он творил волшебство. Я тоже умела готовить — в первую очередь, тушить с овощами то, что добывала на охоте — еду для бедных, которую приходилось растягивать, заботясь более не о вкусе, а о питательности. Но глядя на то, как Пит создает будущее тесто, как планомерно смешивает в плошке муку и сахар и осторожно добавляет туда болтушку из теплой воды и дрожжей, я невольно чувствовала свою неполноценность. Поставив печь разогреваться, я стала резать сыр, позволяя солоноватой жидкости стекать по бороздкам на разделочной доске, и украдкой его пробуя, когда была уверена, что Пит не видит. Его широкие ладони усиленно работали, сильные пальцы разминали еще нежную и податливую массу. Меня увлекли движения его рук, когда он крутил образовавшее шар тесто, вытягивал его и снова сжимал, но не слишком сильно, чтобы не разорвать. Выпуклые мышцы на его предплечьях играли, когда он раз за разом спрессовывал тесто рукам, а оно раздавалось под его напором, когда он крутил его и снова разминал, пока не придал наконец нужную ему форму. Когда же он в итоге добился того, чтобы некогда отдельные, сухие и влажные ингредиенты превратились в пухлый гладкий шар, он его ущипнул, нежно переместил в большую миску и накрыл куском ткани, чтобы дать ему потомиться возле духовки. И выставил на кухонном таймере тридцать минут, чтобы тесто как следует поднялось.

У меня в голове мелькнула шальная мысль, что он мог бы так же обращаться и со мной, и от нее у меня подогнулись колени.

— Надеюсь, там осталось достаточно сыра, чтобы хватило для начинки, — подколол он меня, вытирая руки о фартук.

Я с усилием сглотнула.

— Большую часть я оставила, — сказала я смущенно, все еще немного подкошенная тем, что он делал с тестом. Да что со мной такое?

— Не волнуйся, сыра я заказал с запасом, — улыбнулся он. — Но нам надо подождать, пока поднимается тесто, — он ненадолго замолчал, как будто просчитывая что-то про себя. — Как ты поговорила с Доктором Аврелием?

Это тут же меня отрезвило. Что тут скажешь. Я поделилась с Доктором Аврелием всем, чем только могла. Это был долгий и суровый разговор, так что в своем его описании я сосредоточилась на результатах.

— Лучше, чем я ожидала. И завтра я собираюсь на охоту.

Пит явно был озадачен.

— И как это между собой связано?

— Доктор Аврелий хочет, чтобы я попробовала делать то, что любила делать до Игр. Так что охоту он мне задал в качестве домашнего задания.

— А разве ты сама не любишь охотиться? — Пит недоуменно сдвинул брови.

И как я могла это ему объяснить? Что все, что я делаю, когда его нет рядом, почти не имеет для меня смысла? Что некоторые вещи, вроде похода в город, слишком меня нервируют, ну, а другие, такие, как охота, слишком для меня болезненны.

— Меня уже ничто не радует так, как раньше, Пит. Думаю, Доктор Аврелий хочет помочь мне с этим разобраться. Потому что иногда мне не хочется даже поутру вылезать из постели, настолько все порой кажется никчёмным, — к концу фразы мой голос почти затих.

От моих слов на лицо Пита набежала горестная тень. Он притянул меня к себе, и мы довольно долго стояли так, обнявшись. Потом он заговорил, пряча губы в моих волосах:

— У меня такое чувство обычно бывает после приступа. Как будто бы я полностью опустошен, и никогда уже не смогу быть счастлив. В такие минуты я стараюсь думать, что нечто лучшее еще ждет меня впереди, понимаешь? А, думая о родителях, о братьях, я воображаю себе, что что-нибудь хорошее еще последует за всеми этими потерями. И что в страданиях будет смысл, только если я сам его найду.

Я обняла его крепче, ощущая, как меня переполняют восхищение, надежда и печаль, смешанные в невероятный коктейль из чувств.

— Это, — я стиснула его, чтоб подчеркнуть свою мысль. — имеет для меня значение. Ты заставляешь меня хотеть снова жить дальше, — прошептала я, уткнувшись ему в грудь.