Моя ладонь накрыла губы. Я вся задрожала от одной этой мысли, хотя в этом году Жатвой и не пахло. Пусть никого больше и не отправят на игры, но этот день, знаменующий середину лета, все равно оставался поминальной вехой, уродливой язвой в календаре, и пусть впредь в этот день ничего не произойдет, но прежде всё уже случилось. Именно тогда мы начали терять друзей, братьев и сестер, родителей, Дистрикт Двенадцать, самих себя. В этот день мир вокруг начал гореть и рушиться. Должно быть, Пит понял, что я испытываю, и его рука крепче сжала мою ладонь. Желание бежать и спрятаться в своей комнате было у меня настолько сильным, что мне потребовалось немалое усилие воли, чтобы ему не поддаваться и остаться на том же месте. И я тоже сжала руку Пита, чтобы его успокоить.
— Пит, вряд ли нам когда-нибудь будет легко в этот день.
Взгляд у Пита затуманился, стал рассеянным, и он посмотрел в сторону города. Тени воспоминаний о его сгинувшей в огне семье, о детстве, мелькали на его лице. Он не мог этим со мной делиться, если вообще еще был над ними властен. Воспоминания о том, что мы потеряли, отдавали и в его сердце острой болью. Я обняла его за талию, чувствуя, как он припал к моему плечу, и дрожь, рожденная его горем, была бы заметна любому.
Ночь уже опустилась, когда мы возвратились в его дом. Мы тихонько умылись и приготовились ко сну, но я теперь вновь была охотником, и как и прежде следила за добычей, которая не знала, что за ней следят. Я наблюдала за тем, как он отстегивает свой протез, и как он в задумчивости ерошит свои волосы, уставившись при этом в пустоту. Я потянула его вниз, чтобы он лег рядом, и принялась баюкать его голову на своем плече. Когда его дрожь стала еще заметнее, я крепко поцеловала его в губы, вынуждая остаться со мной. И он поначалу ответил мне с ожесточенной свирепостью, на миг атаковав мои губы так, что на них могли остаться кровоподтеки, но затем он стал пассивен и неуверен в себе. Дрожь его стала затихать, и он всхлипнул, не разъединяя наших губ.
В эту ночь они были невыносимы: голоса мертвых, яростно вопящие, взбешенные нашими попытками выжить, царапающие наш слух во сне. Я наблюдала с беспомощным отчаянием за тем, как Пит медленно проигрывает битву с самим собой. Сев на постели, я заглядывала в его глаза, чтобы увидеть, как голубые радужки исчезают, как неестественно расширились зрачки, как мальчик с хлебом все дальше и дальше ускользает от меня, глубже и глубже погружаясь во тьму, пока в моих объятьях не осталось лишь трепещущее тело, охваченное горем и безумием. Он начал бормотать то, что мне не суждено было понять, стуча себя кулаками по голове. И я так остро чувствовала каждый из этих ударов, как будто бы он бил меня. Потом он уселся на краю постели, дрожа и раскачиваясь из стороны в сторону, и я сидела позади него, крепко обхватив его коленями, руками, стараясь не дать ему себе навредить, бормоча нечто успокаивающее ему на ухо, что-то обо всех тех прекрасных вещах, что он для меня олицетворял: невероятную волю к жизни, неубиваемые в нем ничем доброту и великодушие.
А еще я еле слышно шептала нечто, в чем трусила признаться даже себе самой в нашей обычной, не спутанной охмором и непроглядной тьмой, дневной жизни, — что я люблю его, любила еще до того, как сама узнала, что люблю. Я пела ему любовные баллады – те, что отец пел моей матери в те дни, когда наш маленький мирок в уютном шахтерском доме еще не рухнул. Я пела ему песни, которые отец пел мне самой в нашем с ним лесном уединении. Он и никогда бы после об этом не вспомнил, хотя я была уверена, более чем уверена, как в том, что вообще живу — он все услышал. И в эту ночь я пела для своего потерянного мальчика, чтобы и он мог по моему голосу отыскать обратный путь, вынырнуть на поверхность из засасывающей его вглубь темноты.
Когда он наконец затих, я уложила его на постель, и вытерла с его лица пот и слезы уголком влажной простыни. Он попытался со мной заговорить, верно, хотел извиниться, но я взяла его лицо в свои ладони и вновь его поцеловала. Свернувшись возле него калачиком, чувствуя, как он измотан, я прижималась к нему в каком-то нереальном подобии полусна, полном крови и призраков. И лишь когда верхушки деревьев окрасились первыми проблесками нового дня, я погрузилась в прерывистый, но победительный сон.
________________________
* Когнитивно-поведенческая психотерапия (англ. Cognitive-Behavioral Therapy, сокр. CBT) — основана на представлениях, в соответствии с которыми чувства и поведение человека определяется не ситуацией, в которой он оказался, а его восприятием этой ситуации. A-la «гляди на мир веселей, и боль утихнет». Подробнее на вики и здесь http://therapeutic.ru/psychotherapy1
** Мягкого белого сыра — по косвенным признакам можно догадаться, что, видимо, речь идет об аналоге брынзы (ну, или, скажем, моцареллы), соленого козьего или овечьего сыра (такой делала когда-то Прим, кстати). Что-то вроде этого, наверное https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D1%80%D1%8B%D0%BD%D0%B7%D0%B0