Good Again (СИ)

— И много чеснока, да? — добавил я, довольный опускаясь на подушку.

— Ммм, и я бы хотела сегодня получить десерт, после такой-то паршивой недели, — добавила она.

— Я мог бы приготовить пирог. Как раз созрели вишни.

Она хихикнула.

— И горячий шоколад. Мы же отмечаем.

Я улыбался, потому что самые обыденные вещи приобретали совершенно невероятный смысл лишь оттого, что я делал их вместе с ней. Мне хотелось ее поцеловать. В нашей маленькой общей фантазии одного поцелуя хватило бы поджечь фитиль, чтобы потом не отрываться от нее много часов. Но я подумал о моем внутреннем «другом», и все желание пропало.

Все еще не выйдя и задумчивости, я услышал в трубке её «Спасибо».

Я пожал плечами, но тут же вспомнил, что она не может меня видеть.

— Я приготовлю тебе все, что захочешь, как только вернусь.

Ее голос был хрипловатым, от переполнявших ее чувств, но она постаралась казаться легкомысленно:

— Ты уж постарайся, а то…

Наши сонные шорохи только острее заставляли чувствовать до чего же мы одиноки по обе стороны телефонной линии. Я заснул с одной из книг из списка Доктора Аврелия на груди и трубкой возле уха, хотя тупая боль все никак не отпускала мое истосковавшееся сердце.

***

Следующие несколько дней оказались весьма изнурительными. Мы с Доктором Аврелием говорили об Играх и о том, как меня пытали, хотя, казалось бы, уже более чем подробно все это обсудили за время наших бессчетных бесед. Я не ощущал никаких откровений, прозрений, от которых бы захватывало дух, хотя мои кошмары множились, становясь все более жестокими. Я был рад, что не бужу ее своими криками, хотя сам от ее кошмаров страдал даже, когда слышал их по телефону. Доктор Аврелий указал мне на то, что я стараюсь оттолкнуть от себя негативные переживания, чтобы не оказаться с ними лицом к лицу, отсюда и усилившиеся кошмары. А кроме этого мы пока не могли отыскать причины, отчего я, вероятно, пытаюсь превратиться в кого-то другого, ассоциировать себя с ним.

— Ты очень хорошо справляешься с описанием того, что с тобой случилось, но не особенно щедро делишься чувствами, которые эти события у тебя вызывают, — сказал он мне однажды после обеда. — Интересно, когда такое происходит с кем-то, кто славится своим красноречием, как ты. Вернемся к тому моменту, когда начались твои приступы диссоциации наедине с Китнисс. Что изменилось тогда в вашей жизни?

— Это просто. Первый приступ случился в тот вечер, когда я узнал, что Гейл Хоторн возвращается в Дистрикт Двенадцать.

- Да, у меня есть запись нашего разговора после того приступа, но не повредит снова все повторить. Какие чувства тебя переполняли, когда ты услышал, что он приезжает?

Я усмехнулся. Не нужно было иметь медицинскую степень, чтобы связать мой приступ с мыслями о Гейле Хоторне.

— Ревность, конечно. Мне вовсе не хотелось, чтобы он снова оказался поблизости.

— Почему же?

— Это не очень реалистично, я знаю, но…

— Не нужно давать оценок, Пит. Просто говори все как есть, — осторожно подтолкнул меня Доктор Аврелий.

Я набрал в грудь воздуха.

— Я боялся, что она вдруг вспомнит, какие чувства когда-то к нему питала. Особенно когда понял, что он предложил ей возможность уехать из Двенадцатого. Она могла отправиться к матери в Четвертый, или к Хоторнам, во Второй. Почему она должна была оставаться со мной в полуразрушенной деревне, где полно дурных воспоминаний? У нее когда-то была семья, те, кто о ней заботился, и ей не приходилось прежде страдать там от одиночества.

— Она как-то давала тебе понять, что хочет покинуть Двенадцатый?

- Нет. Она не говорила: «Я хочу отсюда уехать», — ответил я нетерпеливо.

— И что, она давала тебе повод думать, что она несчастна? — продолжал Доктор Аврелий.

— «Счастье» — странное слово, когда речь идет о нас с ней, но она выглядела довольной. У нас с ней были нелегкие моменты, но хорошего было больше, чем плохого.

- Это, как правило, лучшее, что можно сказать о хороших взаимоотношениях, — я задумчиво кивнул ему в ответ. — Так значит, ты ревновал к Гейлу из-за того, что их прежде связывало, но у тебя не было зримых подтверждений, что сейчас ей нужен Гейл или же переезд.

Я нахмурил лоб.

— Вы, видимо, хотите сказать, что она никогда не давала мне повода думать, что хотела бы уехать. Вы правы, это был только мой страх.

— Но откуда взялся этот страх? Пит, мы, люди, все-таки разумные существа, хотя сами порой противоречим этой истине. Мы делаем прогнозы, опираясь на то, что было с нами в прошлом. И чем больше у нас явных предпосылок, тем мы увереннее утверждаем, что именно это произойдет при определенном стечении обстоятельств. Но порой мы ошибаемся, когда не принимаем в расчет изменившиеся обстоятельства. Ты боялся, что Китнисс уедет, хотя она никак не обозначила, что готова хотя бы рассмотреть такую возможность. Но твой страх оказался так силен, что ты потерял себя в тот самый момент, когда был наиболее эмоционально уязвим. Произошла диссоциация.

— Когда это случилось, наиболее уязвима была она. Я намного крупнее и сильнее неё.