Она порылась в раскрытом на полу врачебном чемоданчике, и, достав оттуда крохотный фонарик, посветила мне им прямо в глаза. Удовлетворившись тем, что она там увидела, она присела на корточки и настрочила в своем блокноте записку.
— Что со мной произошло? — спросила я сухим и напряженным голосом.
— Ты стала задыхаться и потеряла сознание. Доктор Аврелий только что мне позвонил, чтобы я проверила, как ты, — Доктор Агулар усмехнулась. — Ты крепко его напугала. Вряд ли он скоро такое позабудет, — осторожно присев рядом со мной на диван, она проверила мой пульс. — Он будет счастлив узнать, что сотрясения мозга у тебя все-таки нет.
От моей прежней пылающей ярости теперь остались лишь едва тлеющие угли меланхолии. Я снова медленно впадала в оцепенение, и груз несчастий уже опять невыносимо давил на мои плечи. И хоть я ничего и не делала, но была измотана до крайности, так что могла, казалось мне, проспать теперь неделю. Воспоминание об отце, о его дивном голосе, который пел мне, снова заставило меня разрыдаться. Уткнувшись лицом в подушку, я предалась слезам, пока подушка не намокла почти насквозь. Мне не хотелось, чтобы Доктор Агулар видела, как я страдаю, но и сдерживаться больше не оставалось сил.
— Ох, эй, все нормально… — сказала Доктор Агулар мягко, растирая мне предплечье в том месте, где из-под рукава футболки была видна голая кожа. Потом она взяла другую мою руку и проделала то же самое и с ней, а заодно размяла углубления между пальцев, осторожно разгоняя мне кровь. При иных обстоятельствах подобное прикосновение показалось бы мне нарушением моего личного пространства, но сейчас оно смогло меня успокоить, и уже через несколько минут я пришла в себя и перестала плакать. Когда это случилось, я наконец повернулась к ней, испытывая ужасное смущение.
— Простите, — выдавила я.
— Не стоит, — она улыбнулась, и я впервые ощутила, что за ее внешним спокойствием кроется настоящая буря, которую скрывали внимательный взгляд и симпатичное личико, как будто ощутила внезапный порыв ветра. И это так не вязалось с ее всегдашней сдержанностью, что заставило меня еще раз взглянуть на нее.
— Нелегкое время, Китнисс. Я бываю у стольких людей: у них вроде как простуда, или проблемы с желудком, или бесконечные боли в сердце, кто-то страдает головокружениями и обмороками. Я вижу разные симптомы, но все они вызваны одной и тоже хворью, — она печально покачала головой. — Не извиняйся за то, что больше уже не можешь этого выносить. Все это переживают. Все мы скорбим, и это еще долго будет продолжаться, если вообще когда-нибудь закончится.
— Не выношу одиночества, — прошептала я, словно раскрывая грязный секрет.
Доктор Агулар подняла глаза к потолку и глубоко вдохнула.
— Я тоже его не выношу. В Тринадцатом все время кто-то был поблизости. Там человек никогда не оставался наедине с собой, разве что ночью, и то рядом была семья. Когда же я приехала в Двенадцатый, первое, с чем мне пришлось свыкнуться — подолгу быть одной, — Доктор Агулар одарила меня грустной улыбкой. — Мой сын в Четвертом, помогает его отстраивать. Он ненамного старше тебя. Я понимаю, отчего он выбрал это — мы должны делать то, что считаем нужным, как бы тяжелы ни были наши потери. Это и мне дает силы жить дальше, помогать людям, чтобы они хотя бы немного пришли в себя. После дня такой работы идешь домой уже не такой опустошенной. Ты меня понимаешь?
И вдруг меня пронзила внезапная мысль и я не смогла сдержать вопрос:
— Ваш муж погиб, так?
Доктор кивнула.
— При осаде Ореха. Умер мгновенно, как мне сказали. А меня туда не посылали.
Я вспомнила о Пите, о том, как он пропал на арене, и как я считала его мертвым, когда только попала в тринадцатый, и как это меня убивало.
— Как вы…? — начала я, но осеклась.
— Пережила это? — она сделала глубокий вдох, чтобы сдержать бурю, которая, видно, бушевала где-то в глубине. — Это невозможно пережить. Не сразу. Ты вдруг решаешь радикально все изменить, например, как в моем случае, поехать добровольцев в Дистрикт, в котором — ты точно знаешь — в тебе нуждаются, и попытаться справиться с этим. Я не забыла, но ощущение, что я каждый день чуть-чуть делаю жизнь других людей лучше, помогает справиться с тоской. А как еще. Мы нужны друг другу, — она осторожно опустила мою руку на диван. — Это слишком тяжелое бремя для любого человека, чтобы нести его в одиночку. Так что и не пытайся, — Она улыбнулась, и буря внезапно улеглась, возможно, для того, чтобы снова разбушеваться позже, когда она останется наедине с собой.
— Спасибо, — сказала я искренне.
— Это тебе спасибо за то, что мы смогли поговорить. Теперь мне снова лучше. Я должна позвонить Доктору Аврелию и сообщить, что тебе полегчало. А то он наверняка места себе не находит от беспокойства.
— Я не хотела всего этого, — выпалила я невпопад. Я говорила о Докторе Аврелии. После всей той эмоциональной встряски, которую я перенесла по его милости, я не особенно тепло о нем думала, но следовало признать, что свою работу он все же сделал. Было бы несправедливо на него за это злиться.