Good Again (СИ)

— Просто готова, — он усмехается моей сердитой гримасе. — Есть вещи, которые тебе нужны, но ты не готова пока их получить, однако же, когда будешь готова, они сами приплывут в руки. — он беззаботно смеется, и я ему за это благодарна. Ведь это тот Финник, которого я всегда хотела видеть во сне и помнить, а не искалеченный юноша, что сгинул в зловонной канализации.

Внезапно он оказывается прямо передо мной, его лицо всего в каких-то пяти сантиметрах от моего.

— Не надо, — твердо произносит он, его дыхание овевает мое лицо, будто порыв морского ветра. — Не думай об этом. Я здесь, а не на дне темного коллектора.

— Это не отменяет того, что ты там был. Что именно так тебя жестокого вырвали из нашего мира. Я не смогу этого забыть, — сказала я, чувствуя как на глаза наворачиваются предательские слезы, горькие, кровавые. Они текли из моих глаз всякий раз, когда я думала обо всех любимых людях, которых потеряла.

— Я не прошу тебя забыть. Я лишь прошу сфокусироваться — на мне, на «здесь и сейчас». Когда прошлое является отнять твой покой, сосредоточь все свои усилия на том, что прямо перед тобой. Вот так тебе следует жить, — он привлекает меня к себе сильными загорелыми руками. Я блаженствую в его объятьях. Впитываю исходящие от него тепло, покой и силу.

— Эффи велела мне составить список всего хорошего, чему я когда-либо была свидетелем. Это помогает, — моя щека лежат у него на груди, и ожерелье из морских ракушек впивается мне в висок. — Я так ужасно тоскую по ним, Финник. Как долго я умирала от желания вернуть их обратно, — это я произношу я так тихо, что даже сама не уверена, что он меня расслышал.

— Я знаю. Это веха на твоем пути. Ты ведь так близко. Всего лишь вопрос времени, — бубнит он мне в волосы, и тут мое видение расплывается. Я больше не борюсь с этим — конец, увы, неизбежен. Просто держусь за Финника пока могу.

— Хорошая девочка, — говорит он, растворяясь в моем подсознании.

Открыв глаза, я поняла, что нахожусь в нашей с Питом спальне, в Деревне Победителей. Я инстинктивно ринулась на его поиски, но место рядом все еще пустовало, и мне не суждено было с этим свыкнуться. Зная, что больше не засну, и собралась вставать. Такие сны, как сегодняшний, были желанной альтернативой кошмарам, и я восторженно ждала их прихода. Но иногда, как, например, сегодня, тоска после такого сна терзала меня сильнее, чем обычно. Стоило вспомнить о Прим, и горе забилось во мне, причиняя почти нестерпимую физическую болью. В непреодолимом желании коснуться той, что была для меня навсегда потеряна, сколько бы я ни искала ее, сквозило что-то предельно безнадежное, опустошающее. Ее здесь больше не было, и от этой мысли меня терзало горькое отчаянье.

Мой взгляд упал на телефон, который я вчера водрузила поверх подушки. Стоило поднести трубку к уху, и я услышала многозначительную, «беременную» тишину, в которой тихонько Пит тихо посапывал во сне. Перед моим мысленным вздором предстала красочная картина, как он развалил на кровати, со спутанными со сна волосами, расслабленным лицом. Я аккуратно положила телефон обратно, словно мое резкое движение могло перенестись по телефонным проводам и разбудить его. И хоть в этом и не было смысла, но я старалась не шуметь, когда надевала халат и выходила из комнаты.

Мой путь лежал в его мастерскую. Я не любила часто здесь бывать: это было его укромное местечко, убежище, хотя он всячески старался, чтобы я чувствовала здесь себя в нем желанной гостьей. Пит раскрывался передо мной весь, без остатка, без колебаний звал меня в свой мир, и это порой вызывало у меня чувство вины, ведь сама я была совсем не склонна к подобной откровенности. По иронии судьбы, его отсутствие заставило меня больше перед ним раскрыться, и оказалось, что для этого физическая близость не является непременным условием, как и возможность быть все время рядом. Оставались лишь слова, и хотя они никогда не были моим сильным местом – все, что только могла сказать, я изливала ему в наших телефонных беседах.

Бродя по его студии, я разглядывала его картины. Он предусмотрительно накрыл холстом те, на которых была изображена арена, и отложил подальше. Тут и думать было нечего — с их помощью он пытался очистить сознание от того, что зачастую наполняло его кошмары. Пит говорил, что однажды он сожжет их, но пока он еще к этому не готов. И я его понимала: на этих картинах было изображено то, без чего я охотно бы обошлась, но пока не была готова убрать в дальний, пыльный чулан памяти.

И как по волшебству, я отыскала именно ту картину, ради которой сюда явилась. Пит спрятал и ее тоже, поскольку знал: я могу быть не готова её увидеть, но она уже попадалась мне на глаза во время одной из моих предыдущих вылазок в мастерскую. Когда я впервые ее заметила, шок был настолько сильным, что едва не грохнулась оземь. Но после нескольких визитов сюда я смогла совладать со чувствами, которые вызывала эта картина. Так что сейчас я присела, чтобы подробно её рассмотреть.