Good Again (СИ)

— Раз ты здесь, живой и еще способный что-то готовить, я так понимаю, что у вас, ребята, снова мир и все в полном ажуре, — промямлил он, не переставая жевать сырную булочку.

— Ага. Спасибо. Полезно все увидеть… в новом свете, — сказал я.

— Полезно иногда включать мозги, — он наблюдал, как я складываю тарелки. — Оставь их. Я сам тебе их занесу попозже, — предложил он с нетипичной для него щедростью.

Я весь напрягся, почувствовав, как румянец залил мне шею.

— Не стоит, не сегодня, — из-за его косого взгляда я стал еще заметней заикаться. — Мы собираемся сегодня сразу лечь и… — я снова запнулся.

Он демонстративно досадливо уронил вилку, избегая на меня даже смотреть.

— Вот, чтоб тебя, зачем было мне портить аппетит…

— Да просто… спать… то есть… мы, знаешь ли, устали… — я остро ощущал, что от смущения весь уже стал пунцовым.

— Ага, ну, в общем, хрен с ним. Просто вали отсюда. Увидимся как-нибудь на той неделе, — продолжил Хеймитч, активно подчищая тарелку.

И я, захватив посуду, смылся подобру-поздорову, сгорая со стыда. Еще бы — я чуть ли не прямым текстом заявил ему о своих намерениях, что было не вполне прилично. Хоть я и проболтался ему кое о чем до этого, это было по крайней мере постфактум. Я застонал и порысил обратно, домой.

К счастью, я был так голоден, что быстро позабыл и думать о Хеймитче. Все было так прекрасно, даже слишком прекрасно на самом деле. Но голод мой касался не только ужина. Я понял вдруг, что не хочу долго просиживать за столом, и даже пожалел, что так много всего наготовил.

***

Мне было невдомек, что она уже вышла из ванной, пока она не опустила голову мне на плечо — от этого внезапного прикосновения я как всегда подпрыгнул. Китнисс, как кошка, при желании могла подкрадываться абсолютно бесшумно. Когда же она увидела корзину, полную теплых сырных булочек, она явно была на седьмом небе. Собственническим жестом она ее сграбастала и поставила на стол рядом с собой. И я в этот момент улыбнулся — она была ну прямо как ребенок, получивший любимое лакомство или игрушку. Она могла быть жесткой, устрашающей и сексуальной, но все-таки порой она бывала и уязвимой, и от этого контраста мое сердце тоскливо заныло, изнывая. Пока она помогала мне все разложить на столе, я заметил, что на ней надета одна из моих рубашек с пуговицами, слишком длинные рукава были подвернуты до локтей. Волосы были распущены и слегка зачесаны назад - так, как я любил. Стройные мускулистые ноги были все на виду, и я с трудом сглотнул, почувствовав, как сильно что-то дернулось у меня в паху. Клянусь, будь я уверен, что она сегодня хоть что-то ела (а ведь она наверняка не ела ничего весь день), я бы сбросил все, включая эти чертовы сырные булочки, со стола, и овладел бы ею прямо там, на кухне. А еще я мог бы съесть все эти булочки прямо с ее аппетитного тела.

От этой мысли мой дискомфорт в штанах только усилился.

— Тебе идет эта рубашка, — умудрился я сказать охрипшим голосом.

— Моя одежда все еще не распакована, — объяснила она.

Пока я ел, я наблюдал за тем как ест она. Да, я был прав — она проголодалась. Она с аппетитом поглощала сырные булочки, и, хотя мне тоже удалось их попробовать, большую часть их все же прикончила она, явно предпочитая их всей остальной еде. И даже несмотря на то, что она была увлечена процессом пережевывания пищи, в воздухе ощущалось заметное напряжение. И у меня теснило грудь всякий раз, как она бросала на меня взгляд из-под опущенных ресниц. Эти серые глаза, которые прежде были как грозовые облака, сегодня сияли и были так чисты, что я мог ясно разобрать очертания ее радужки. Я сделал для нее торт, с глазурью, как положено, и собирался убрать все со стола, но больше я не мог терпеть. Когда я был уверен, что она доела, я вытер рот и медленно направился на ее сторону стола. Её глаза смотрели в пол — может быть, она знала, что я тоже могу охотиться — только мое оружие не лук и стрелы, а вкусная еда и комфорт? Что и я сам расставляю силки, используя в качестве приманки то, что она любит, и предоставляю свой добыче возможность самой в них угодить. Она была моя: награда, за которой я так долго гонялся, и теперь ей уже самой вовсе не хотелось убегать. Взяв ее лицо за подбородок, я заставил ее посмотреть вверх.

— Ты не должна ни перед кем склонять голову, никогда, — прошептал я.