Good Again (СИ)

— Люди ее не очень-то любили. К тебе же в Дистрикте все питают особую симпатию, — ответил он.

— Вообще-то к нам обоим, я полагаю, — сказала я.

Он лишь кивнул, думая о чем-то своем.

— Я хочу сейчас кое-куда сходить, — он сжал мою руку.

Я сразу поняла, куда он намерен пойти, и внутренне собралась.

— Конечно, куда захочешь.

Мы повернули к тому месту, где прежде стояла пекарня Мелларков, дом, в котором жил Пит до того, как Игры перевернули для нас с ног на голову само понятие «дом». Теперь дорога была совершенно не похожа на грязную и засыпанную угольной пылью улицу времен моего детства. Он тоже это заметил? Пока мы шли, я прильнула к нему и прислонила к нему голову. В нем всегда было столько оптимизма, столько доброты. Но в этот миг я была готова вновь вынести любые муки, лишь бы пройти этот путь вместо него, облегчить его ношу, хотя и знала — эту дорогу он может осилить только сам. Я же могу только оставаться рядом и попытаться подставить ему плечо.

Когда мы дошли до места, где была пекарня, все вокруг было в движении. Вокруг все бурно застраивалось, и на соседнем участке вовсю работала бетономешалка. Повсюду были разложены горы стройматериалов, из земли на месте фундаментов торчала арматура, которую и собирались заливать бетоном. Но на месте пекарни пока не было ничего, ни здания ни даже кусочка дерева, которое бы свидетельствовало о том, что прежде здесь жили люди — бомбардировка все стерла в прах и пыль. Как будто прочитав мои мысли, Пит присел на корточки и растер в пальцах комок грязи.

— Они все здесь. Каждый из них. Я видел записи. Никто не выбрался. Ни мама, ни отец, ни Рай, ни Баррик. Планолеты первым делом ударили по торговым кварталам, по тем, кто жил получше и всегда с ними сотрудничал. Они хотели так всем показать, что никто не может быть в безопасности. На Шлак им было даже больше наплевать — они-то думали, что, если кто и выберется, все равно все перемрут с голоду в лесу. Только они не учли, что с ними окажется Гейл, и что Тринадцатый их всех отыщет, — голос Пита звучал так уныло, монотонно, что я даже перестала дышать. — Они заставляли меня смотреть, как ты приказываешь их всех убить, снова и снова, раз за разом, — он посмотрел мне прямо в глаза, и кровь застыла у меня в жилах. — И я был так уверен, что все так оно и было, когда увидел тебя в Тринадцатом, что мог растерзать тебя на части. И чуть было тебя и правда не убил, — он помолчал. — Как ты вообще меня выносишь? — чуть слышно прошептал он.

- Нет, Пит, не говори так. Даже думать так не смей. Это за тебя говорит Капитолий, а не ты сам. Я знаю, — говоря это, я взяла его лицо обеими руками. — Они тебя пытали и набили тебе голову всей этой ложью. Как я могла считать, что ты сам в этом виноват?

Он свесил голову на грудь и тяжело задышал.

— Я не могу открыть пекарню, не сказав им последнее «прости». Я и так слишком долго с этим тянул.

— Ты не был готов, — я смотрела ему прямо в глаза, чтобы он не пропустил ни слова.

Он кивнул и снова понуро опустил голову.

Я не очень-то умела говорить нежности и утешать, но слова сами собой слетели с моих губ.

- О, милый, не надо так, — я крепко его обняла, игнорируя нескромные взгляды рабочих с соседней стройки. — Ты восстановишь пекарню. Начнешь новую жизнь, может, даже лучше прежней. Ты самый замечательный человек на свете из всех, кого я знаю. Они бы тобой гордились и не хотели бы, чтобы ты истязал себя от чувства вины, — я поцеловала его, не заботясь о том, смотрит ли кто-нибудь на нас. — Они все равно остаются с нами, так или иначе, в том, что мы делаем, что выбираем, — он все еще смотрел в пространство, силясь что-то там разглядеть. — Пожалуйста, пойдем домой.

Он кивнул с потерянным видом, плечи его безнадежно поникли. Почему он решил пройти через это? Все оттого, что Пит был не такой, как я, он не убегал и не прятался. Он никогда бы не стал скрываться по закоулкам и шкафам, как я. Предпочитал столкнуться с грубой реальностью лоб в лоб. Порой ему нужно было время, ведь и он был не железный. Но он не стремился сбежать от самого страшного, ни от одной крупицы боли. Он принимал ее, зная, что только так он ее сможет одолеть и оказаться по ту сторону. Я ошибалась. Он был достаточно силен. Он не боялся, что, оказавшись здесь, развалится на части, потому что знал — он сможет это вынести. И хоть шагнуть в пропасть гораздо легче, чем из нее выбраться, он может удержаться на краю. Это в его власти. Поэтому то, что отнял у него охмор, все равно потом к нему вернулось, чтобы он снова стал самим собой. Его притяжение, внутренняя сила, столь мощное, что это было неизбежно.