Мне так хотелось ему поверить: что Китнисс и правда меня любит, что поставила на мне крест лишь потому, что думала, что я безнадежен, а не потому, что больше любила Гейла. Но если бы она его любила, то с ним бы и была. Он был бы здесь сейчас, верно? Я думал о Квартальной Бойне, мысленно рисовал себе как она бросается на Хеймитча. И сердце мое разрывалось от мысли, что она пряталась по дальним шкафам, страдая из-за меня.
Что же мне делать?
— Мне нужно идти, — я резко встал.
— А я вот спрашивал себя: какого черта ты всё ещё здесь торчишь? — Хеймитч потянулся, чтоб отрезать себе краюшку. — Она еще в лесу, ведь так?
— Что? — переспросил я, вырванным его вопросом из потока своих мыслей.
— В лесу. Она ведь на охоте, верно?
— Ага. И я собираюсь её там найти.
— В лесу? Ты уверен, что хочешь с ней столкнуться, пока у нее оружие в руках? — спросил он.
Но я уже ему не ответил. Может, если она в меня стрельнет, оно и к лучшему.
***
Но далеко я не ушел. Стоило мне выйти из дома Хеймитча, я увидел как она проскользнула в свой дом через заднюю дверь, вся такая проворная и гибкая. Сердце у меня так и застучало, и я похромал туда через двор. У меня не было шанса поймать ее до того, как она попадет внутрь, так что я не пытался скрыть свое присутствие и идти тихо. Постучав в дверь я и не ждал, что мне ответят. Я молча постоял у двери и уже поднял кулак, чтобы постучаться снова, как дверь внезапно распахнулась. У меня перестало биться сердце. Она была великолепна, волосы выбились из косы, на лице после целого дня на свежем воздухе играл румянец. Угольно-серые глаза яростно сверкали.
— Где мои вещи? — зашипела она, трясясь от гнева.
— Я отнес их домой, — просто ответил я. Она же, хоть и не двигалась, заметно вибрировала от распирающей ее ярости.
— Да как ты посмел вломиться в мой дом и все отсюда вынести? — повысила она на меня голос.
— Это не твой дом. Ты теперь живешь со мной. И я хочу, чтобы ты вернулась домой.
Она смерила меня долгим тяжелым взглядом, прищуренные глаза сверкали как у разъяренной кошки. Но я-то знал, что когда она пытается сдержаться и не заплакать, у нее именно такое выражение, и мягкие морщинки возле век дрожат именно так. Ведь Китнисс гордая. Она не собиралась передо мной рыдать.
— Ну и сволочь же ты, Мелларк. Я больше никогда в жизни, ни за что и никуда с тобою не пойду. Не желаю иметь с тобой ничего общего. Со мною ни на Играх, ни на войне никто ни разу не обходился так, как ты, — у нее задрожал подбородок, но она все равно не дала воли слезам, сдерживаясь изо всех сил. Она была так прекрасна в гневе, что глаз было не отвести.
— Китнисс, пойдем домой. Я так ужасно сожалею, как в жизни ни о чем еще не сожалел. Позволь мне объяснить… — я шагнул к ней, вытянув в мольбе руки.
И это, видимо, было ошибкой.
Я недооценивал прежде силу, которая таилась в этих тонких руках. От пощечины, которую она мне влепила, я громко клацнул зубами и чуть не прикусил язык. Застигнутый врасплох, я не был готов к тому, что она меня начнет пинать, молотить по мне кулаками, неожиданно мощными для столь хрупкой девушки. И я позволил ей вымещать на мне злость, только закрыл лицо от ее ударов и тычков, а она в запале орала и крыла меня последними словами. Конечно, я все это заслужил. Кроме того, я знал, что ей нужно выпустить пар, чтобы она могла открыть мне свои истинные чувства, пока что подавляемые гневом. Я знал, что у неё на сердце. Ведь я сделал с ней то, что не должен был делать никогда, то, что по отношению к ней уже сделали другие. Я её покинул.
Она медленно сникла и стала гаснуть, как стаявший огарок свечки. Удары стали реже, слабее, крики превратились во всхлипы, и слезы наконец пролились. Убрав руки от лица, я попытался её обнять, прижать к себе. Она меня, конечно, оттолкнула, но я и не думал отступать и выпукать её. Все менее ожесточенно отбиваясь, она дала полную волю слезам.
— Черт тебя подери, — выдавила она сквозь рыдания. И на нее напала столь ненавистная ей икота. Моя больная нога ощущалась в этот момент уже одним сплошным сгустком боли, но я старался не обращать на нее внимания. Когда Китнисс обмякла в моих руках, я поднял ее и занес внутрь, захлопнув за собой дверь. Она все еще что-то бормотала, хотя уже ослабела от слез.
— Я тебя ненавижу, — прошептала она.
— Нет, не ненавидишь, — тихо сказал я. Усадив ее на диван, я и сам с облегчением сел рядом. Слезы бежали у неё из глаз бесконечным, неконтролируемым потоком, и я знал, что это она тоже ненавидит. Я снова обвил ее руками, и поняв, что она больше не сопротивляется, я стал нежно ее баюкать, скользя пальцами по её гладким рукам. Она и это мне позволила, и это был уже большой прогресс.
Выдавив полный дрожи вздох, она прошептала:
— Ну ладно, говори.
Набрав в грудь побольше воздуха, я начал:
— Когда мы с тобой были на первых играх, я знал, что нам надо было изображать влюбленных, чтобы выжить. Умом я это понимал. Но порой мне казалось, что ты уже не совсем притворяешься.
— Так оно и было, — сказала она.