Good Again (СИ)

Прокравшись на цыпочках по коридору, я остановилась и прислушалась. На первом этаже его не было — это было ясно. Тихо ступая, я пошла дальше и услышала тихий шорох от прикосновения кисти к холсту. Преодолев свое всегдашнее нежелание бывать в его мастерской, я бесшумно вошла в открытую дверь, подкралась к нему. Он был полностью погружен в работу, клал краску жирными мазками. Возможно, меня должны были насторожить цвета, которые он использовал — багровый и алый, глубокий черный, серебристо-серый, тогда бы я сразу поняла, что он рисует нечто из ряда вон выходящее. Наверно, я была просто не готова это увидеть. Но в тот момент моим единственным желанием было оказаться поближе к Питу, я была перед ним безоружна, и не ждала подвоха.

И тут я это увидела. И отшатнулась, зажав рот рукой, защищаясь от рвущейся наружу тошноты.

На полотне была я. Но никто бы в жизни не подумал, что мы с ним были вместе уже почти полгода, пытаясь стать друг для друга всем на свете. На картине мои волосы были всклокочены, глаза — дико прищурены и пылали злобным огнем, грозившим сжечь все живое и прекрасное в мире. Мой рот был неестественно широк, вместо зубов — страшные острые клыки, и длинный, извивающийся язык старался выбраться за пределы изображения. Я почти могла слышать дьявольский хохот, который исторгал этот дьявольский рот. Пальцы мои были узловатыми, когтистыми, и вся я, казалось, была окутана сияющим, пепельным туманом.

Я была идеальным капитолийским переродком.

В ужасе отступив назад, я повалила мольберт и споткнулась о его деревянные ножки. Все во мне рвалось прочь, но я глаз не могла отвести от чудовищной картины. И это ему снится по ночам?

Пит заметил мое присутствие и подскочил, увидев мое перекошенное лицо.

— Китнисс, прости, это был мой кошмар, — в его глазах билось безумие, — Они напичкали мне голову такими дикими картинами, тобой… — накрыв голову руками, я ожесточенно ей затрясла, мир вокруг рушился в бездонную, безнадежную пропасть, которая разверзлась в сердцевине моей души. Он схватил мои руки и попытался их опустить, умоляя взглянуть на него. — Но я знаю, что это вовсе не ты, ты должна понять. Я знаю.

— Но не тогда, когда у тебя бывает приступ, — слова с трудом шли с языка.

Пит затих, уронив руки.

— Но я же знаю, что это на самом деле не ты, — выдавил он ослабевшим голосом, ведь мы оба с ним знали, что в момент приступа он вовсе не обладает подобной уверенности.

— Лучше уже не станет, — обреченно сказала я.

— Нет, Китнисс, не говори так, — взмолился Пит.

— Все так и есть, и мы теперь всегда будем полуживыми. И ничего, уже ничего нам не поможет стать прежними! — выкрикнула я, развернулась и выбежала из комнаты, как подстреленный дикий зверь, даже не сознавая, что на мне надета лишь длинная футболка Пита. И я бежала, пока не оказалась вдали от дома, в лесу, там, где меня уже не преследовали отчаянные крики Пита, который звал меня по имени. Мне было прекрасно известно, что, даже будь он о двух ногах, ему все равно было бы за мной не угнаться.

Я пробиралась между древьев, ломая на своем пути сучья и молодую поросль, и, спотыкаясь о камни, царапала босые ноги. Они уже были все в синяках и ссадинах — я давно отвыкла бегать без обуви. Измученная, я рухнула у корней толстенного дерева-великана, которое стояло здесь еще, наверняка, до Темных Дней. Скукожившись, я так там и лежала там, позволяя густому туману неподвижности, который сковывал меня в первые месяцы по возвращении в Двенадцатый, снова завладеть мной и приклеить к земле. Мысленно я все еще смотрела на то полотно, и видела его во всей красе, ожившим. Вдали от мира я воображала себе как хищное шипение, такое же, какое издавали в канализации ящерицы-переродки, вырывается из моей собственной груди. Я колотила кулаками по лесной подстилке, содрогаясь от ненависти к себе. Ведь по моей вине все это они засунули ему в голову. Когда же я подумала о том, чем еще они могли напичкать его сознание, я уже не смогла сдержать приступ тошноты и выблевала все содержимое желудка на землю, но меня все еще продолжало выворачивать, хотя там уже ничего не осталось.

Как мы собирались со всем этим справляться? Какой неведомой запредельной силе понадобилось, чтобы мы так жутко мучились? Чем бы она была, я ее ненавидела всей душой, обратив свой гнев к небесам, вопя от ярости и желания расправиться с самой собой. Как было бы просто это сделать, захвати я в лес свой нож — кровь сейчас вытекла бы из меня вместе с терзавшим меня ужасом. Прошло бы немало дней, прежде чем они меня нашли…