Гор

Он действует по наитию. Стелется поступь, выискивая охотничьим псом. Больно умиротворенным было выражение мальчишечьего лица, больно до неправильного одухотворенным в своей скрытой радости. Сад по левую руку изнывает в щебете и стрекоте, особенно громких после ночной колыбели.

Ребёнок в форме служки пристроился на высоком пороге кухни. Угловатый, босоногий, кудрявый. Перетирает в глубокой ступе вымоченный в воде клейкий рис, мурча под нос веселый мотив, но, только заслышав шаги, замолкает. Поднимает на уставившегося на него молодого мужчину взгляд. Вороненок, приметивший в зарослях змею.

А змея воистину прекрасна. Тонкокостная, хорошо сложенная, обольстительно-гибкая, с чувственными губами, выразительными чертами и сусальными потоками кос. Порхающие движения покачиваются. Не весят ничего, но то иллюзия, ведь запросто способна свернуть в мгновенье ока шею змея.

Бездонные омуты очей окидывают от макушки до пят взглядом самодовольным, цепким. Сдирая кожу лоскуток за лоскутком, пробираясь внутрь.

— Приветствую вас, господин, — почтительно кланяется ребёнок, поднявшись. — Вы чего-то желаете? — нарочито глуповата улыбка.

Предвосхищает агат момент, когда детское лицо исказит тревога, когда страх запустит когти в щуплое тельце. Опирается вальяжно на столп фаворит.

— Поведай-ка, зачем княжеский сын сюда захаживал? — столь обманчив тон, столь будничен. Яд в сливовом вине. Златые косы мягче шелка, пахнут цитрусом масел. Звезда хрустальной сережки в левом ухе, но ведь не положены Стражам украшения.

— Вы про юного господина?

— Про него. Ты с ним говорил?

— Конечно, господин, — глуповатая улыбка становится ещё глупей, в зеленых глазах простодушие, от которого хочется скрипнуть зубами, злорадно рассмеяться. Но смех застревает в груди фаворита, потому что ребёнок пожимает плечами. — Как же юный господин может отдать приказ, если говорить со мной не станет.

Обнажаются ровные зубы. Длинные пальцы оглаживают эфес меча.

— И что же он тебе приказал?

— Юный господин изволил распорядиться, чтобы утреннюю трапезу ему подали в покои.

— И только?

— Да, господин.

Отстраняется от столпа фаворит. Поставив левую ногу на веранду, наклоняется к ребёнку. Глядит ласково, и ласка эта подобна ножу, что ведет по венам. Не пронзая, но готовясь в любой миг вспороть на потеху.

— Врешь?

— Что вы, господин! — взвивается ребёнок, не отстранившись. Заламывает брови в деланной обиде. — Мне экономка говорила, буду врать, меня накажут. Особенно о господах.

— Неужели?

— Да, господин. А я не хочу беды на свою голову.

Не моргает Сун. Ладонь его замирает у детского лица. Ребёнок с трудом удерживается, чтобы не посмотреть на неё, не съежиться, а ладонь ложится ему на голову, треплет грубо, сминая в пятерне на долгие секунды кудрявые волосы, будто примеряясь, как бы ухватить поудобней да побольней. Чтобы клоки разом вырывались, чтобы нельзя было убежать.

— Это правильно, — ластится низкое урчание.

— А вы, господин? — спрашивает ребёнок. Поддается вперед, заглядывая прямо в агатовые очи, да так, словно желает любоваться ими вечность, словно нет ничего способного сравниться с ними в красоте. — Вы тоже желаете распорядиться? О трапезе.

Что за нелепость. Удавить его, а он и не поймет. Скука. Не хватает страха, не хватает пищи голоду агата, а в уме прикидывает фаворит, может ли княжич заинтересоваться подобной простотой. Неужто способен этот жалкий отпрыск Бога пасть настолько низко, что свяжется со служкой.

Усмешка неверия сминает черты. Соскальзывает ладонь. Вытирает её о собственный рукав фаворит, скривившись, но оттого не став дурней собой.

— Ты хоть знаешь, кто я?

— Из господской семьи?

Грудной смешок, выраженные клыки.

— Почему ты так решил?

— Ну, вы, — ребёнок задумчиво перебирает. — Вы такой… такой, какими господа обычно бывают, — мужчина непроизвольно проводит по своим золотым косам, принимая лесть. Изгиб страстных губ и превосходство.

— И какие же они бывают? Поведай-ка мне.

— Видные, холенные, не чета простым людям.

— Не чета, — соглашается фаворит. Муть глаз. Заливают радужные всполохи северным сиянием, заставляя выгнуться, доставить удовольствие Богу, познать наслаждение от Бога. — А Стражи каковы?

Ребёнок теряется буквально на миг, прежде чем взять себя в руки.

— Простите, господин. Я здесь совсем недолго и кухни не покидаю, а потому только слышал, что они великие воины и не знают себе равных в бою.

Щурится фаворит, щелкнув суставами пальцев.

— Славный мальчик, — выдыхает бесцветно, утомившись, прежде чем вспыхнуть кратко в оскале. — Стражи — тени своих господ, а порой и зеркала. Запомни это, — не смеет шелохнуться ребёнок, иссякает смелость, но змея утратила уже всякий интерес. Бросает напоследок с притворной заботой. — А с сыном князя будь обходителен. Однажды служанка его отвлекла, так он ей лицо располосовал. Глядишь, и тебе располосует.

— Отчего смурной? Случилось что? — пыхтит кухарка, спускаясь по ступеням. Корзина с овощами прижата к животу.