Княжич же слышит свист стрел. Слышит треск ломающихся балок, слышит плеск.
— Юный господин? — рука ведет по юношескому запястью, заставляя дрогнуть.
Волнение зелени очей, столь будоражуще-темной под покровом ночи. Краткий поцелуй робко и скоро отпечатывается на щеке княжича османтусом:
— Всё будет хорошо, юный господин.
Беспечен шум праздника. Мост стоит там же, где был. Учитель за спинами детей складывает руки на груди, прячась в длинные рукава. Пророчат горести стрижи. А река неизменно течет мимо берега.
***
— Юный господин, таков ваш долг, — четки настоятеля — отполированные бусины нефрита.
Касается лбом досок пола княжич, пока оглаживает спину иссушенная временем рука. Замирает меж лопаток, где суждено появиться клейму.
— В будущем году вам исполнится шестнадцать. Вы будете представлены двору, — возвышается над юношей настоятель судьей, — и посвящены в Цветы императорского сада…
— Во объятиях неба
Укрой нас навеки.
Пусть Высшая Мать оберегает Народ,
Пока парит прекрасная Амальтея.
Пусть освободится бренный разум от забот,
Смерть рассыпалась и покинула нас,
И жизнь, поющая колыбельные, тоже
Угаснет, так возроди пламя вновь.
Во объятиях неба
Укрой нас навеки.
Пусть Высшая Мать оберегает Народ,
Пока парит прекрасная Амальтея.
Иль’Гранды присмотрят за нами,
И скоро великие замыслы воплотятся.
Слышишь, как Пустота пожинает души?
Закрой же глаза и ступай за ней следом.
Котловина полна крови. Ликорис цепляется паучьими лапками, когда княжич медленно бредет вперед, преступив священный запрет. Остовы стен стремятся к небу, что некогда отреклось. Погребенные под землей кости. Братская могила цветет невообразимо пышно год за годом.
Что-то вспыхивает изумрудными искрами за сетью плюща. Просит приблизиться, отодвинуть занавес. Протянулась белая полоса — такая же как те, что подпоясали небеса. Свиваются Небесные Змеи вокруг зеленой звезды. Шершавость швов и сколы смальты. Ведет ладонью княжич по чешуйчатому телу, гадая, как бы выглядела мозаика целиком.
Небесные Люди, Народ Иль’Гранда. Прикрыты веки, дрожь бесцветных ресниц. Внемлет юноша завываниям ветра в пустотах, шелесту трав, густому аромату цветов и зову, пролегшему по иную сторону бытия, разносящемуся многогранным эхом, резонирующему с чем-то, заключенным в его разуме, что соединяет всех ему подобных в единое целое сквозь столетия. Явившихся с неведомой целью. Вершить ли судьбы иль созерцать, умерщвлять ли иль оберегать.
Вольные степи покорны только кочевым ордам. Башни замков с подвесными мостами не спасут от драконьего пламени. Утонченные дворцы и кружева манжетов. Парит дирижабль, разгорается колдовство в ладонях. Дым сигареты. Чье-то долгожданное прикосновение перерастает в чувственную близость. Колюча проволока ограды. Трещины раскроили асфальт под вой сирены. Камеры газа и деревянные бараки, где уложены штабелями трупы. Стальные глаза застыли навеки, струйка запекшейся крови в уголке рта. Грозно парят крылатые тени в небесах, орошая землю снарядами. Боль. Смех. Музыка в ушах, город под ногами. Рыжие кудри вьются в воде, затмевая гряду рифов. Пылают кварталы под марш солдат и стрёкот выстрелов. Арены полны зверей, бывших детьми. Тепло на губах, а после хлад могильного камня. Ослепительная вспышка взрыва восстает чудовищным грибом. Отпечатались тени тех, кто рассыпался пеплом. Плач младенца расплескался пятнами витилиго. Мать закрывает собственным телом детей и гибнет в неумолимом потоке разъяренной толпы. Мигая огнями, подпирают небоскребы беззвездные небеса. Скелеты свалки источают зловоние, пока круги бегут по поверхностям луж, отражающих неоновый свет. Поднимается с вибрирующим стоном Амальтея, расставаясь с порванной пуповиной. Гранд’Шторм закручивает черные тучи в воронку вихря. Плюются искрами молнии, хлеща по оболочке Небесного города в трескучей мгле. Они падают раненными птицами, вспарывая небо, прежде чем вспороть и землю. Выжженные пустыни заметают глухие руины песком. Бессчётное количество отпечатков хранит в себе Пустота, помня историю целого мира с момента сотворения. А потом минуют лета и явит себя конец всего сущего. Обретя плоть, отправится поглощать созданное некогда им.
Видения тают, растворяясь в океане, что не имеет ни границ, ни формы. Невидящий взгляд вынуждает княжича оглядеться. Кто-то смотрит на него. Плещется багрянец под стрёкот юрких стрекоз.
Юноша же ищет. Ежась от накатившего озноба, идет меж цветов к остову стены. Нотки разложения, проржавевший метал, вены проводов. Чьи-то кости застряли в перекрытии. Проводит мыслью княжич, срывая плющ.