«Зверь».
«Зверь».
«Зверь».
По вискам катится пот. Мужчина утирает его дрожащей рукой. Он не уверен, что его тело всё ещё прежнее. Возможно ноги покрылись струпьями, язвы ползут по спине, волосы поседели, а кожа обвисла, потому что Распад вспыхивает столь ярко.
Увядшие цветы покрыты кристаллическим налетом. Дощечка с именем княгини и погасшие палочки благовоний. Две костяные фигурки на алтаре. Сидит княжич, привалившись к нему спиной, сгорбившись, закрывшись от мира рукавами. Ещё живой.
Нужно лишь ударить. Хотя бы попробовать прервать затянувшийся кошмар, что способен выбраться за пределы поместья. Как в сказке отправиться безвольным рабом туда, где ждет так много новых нитей. Но девочка цепляется за пояс, глядит на мужчину с мольбой, мотая головой.
Вновь худенькая фигурка возникает в углу покоев. Расслабленно проводит по струнам. Вторая фигура склоняет укрытую жемчужной сетью голову. Всплескивает руками, словно собираясь захлопать в ладоши, засмеяться звонко, ведь резвятся дочери в саду, здоровые, беззаботные, счастливые. Третья фигура, устроившись на веранде, сдержанно улыбается конопатыми чертами и карими глазами. Положив на колени меч в ножнах — голубая лента эфеса, продолжает нести свою службу.
Скрип половиц под ногами гостей. Княжич вздрагивает. Поднимает голову. Удар смял скулу, разорвав бледную кожу до сухожилий. Отпечатки отцовских пальцев на шее: иссиня-черные подтеки, а грудь и плечо юноши прилипли к одежде паленной плотью. Щурятся подслеповато глаза зимней стужи, хмурится болезненно лоб, прежде чем бескровные губы расплываются в наивной детской улыбке, признав:
— Учитель!
Рассыпались светлые волосы княжича по мгле траурного одеяния. Кислый привкус во рту. Тодо громко сглатывает, а юноша продолжает улыбаться, протягивая руку в попытке коснуться. Сорваны ногти под мясо.
— Вы пришли. Матушка, — оборачивается княгиня, прекрасно безликая за жемчужной сетью. — Учитель к нам вернулся!
— Юный господин, — кинжал падает с кратким стуком.
Подгибаются колени Тодо. Зверь из мыслей растворяется, будто его и не было. Лишь ребёнок, что захлебнулся незамеченный в реке под сотней взглядов, глядит изумленно на оседающего мужчину.
— Вы устали, учитель? — спрашивает взволнованно. Рассечена серебряная бровь, кровь застыла на длинных ресницах.
Берег всегда казался Тодо таким безопасным, но крошит булавой вина за несказанное, за несовершенное. Княжич же продолжает воодушевленно:
— Матушка, думаю, стоит позвать служанок. Пусть поскорее подадут чай учителю, — рассеянный взгляд устремлен в пустоту, оседает вдруг росой, потерявшись. — Так холодно. Почему так холодно?
— Снег пошел, — шепчет Тодо, снимая с плеч накидку. Осторожно наклоняется к княжичу, но ткань повисает в радужных бликах. Расходится дырами, не давая укрыть. — Только и всего.
— Снег?
Визжат дети, барахтаясь в траве. Взлетает в воздух мяч. Серое небо изумительно близко, льнет пуховым одеялом. Взгляд княжича медленно передвигается по покоям. И вдруг задерживается на девочке за спиной Тодо. Стон струн, шелест птичьих крыльев. Мяукает пятнистая тень в саду, удирая от детей. Взгляд же юноши проясняется, и судорога проходит по его лицу, кривит губы, ломает брови, углубляет шрамы:
— Яль? — девочка спешно поправляет волосы, пряча шрам ожога на щеке. Шмыгает тихо:
— Да, юный господин, —
Боль сотрясает серебро, заливает краснотой. Кровь тает на ресницах, стекая по дрожащему подбородку.
— Яль? — задыхается княжич. — Яль? — Скорчившийся в ужасе, застывший и не знающий, как двинуться от всепоглощающего стыда. — Яль. — Потому что девочка огибает Тодо. Подходит совсем близко к юноше, не заботясь о радужных бликах. — Молю, прости, прости меня. — Садится на колени, заветный шнурок вокруг запястья княжича зовет её к примирению. — Молю, я…
— Я прощаю вас, юный господин, — привычная улыбка ласкает сердце. Девочка медленно вдыхает через нос, силясь не дать волю слезам. — А вы простите меня. Я была так зла и так напугана.